Ворота дома Камбура отворились легко, без скрипа - Ефроим крепко держал хозяйство. «Потрудился - сад встречает, поленился - одичает», любил повторять он. Звякнул колокольчик, лениво тявкнул цепной кобель, быстроглазая Стэрка закричала на весь двор - баба’, баба’ пришел! Симха чихнуть не успел, как его облепила проворная малышня. Внуки и правнуки дергали старика за кафтан и кисти роскошного пояса, хватали за руки, норовили запустить липкие пальчики в карманы - что ты принес нам, баба’?
- Тише, тише, мои ягнята. Сейчас всех оделю.
Хлопотунья Эмин вышла на крыльцо, отирая перепачканные в муке руки. Белый платок плотно облегал красивую голову, зеленое расшитое платье подчеркивало величественную фигуру, серебряные монеты мониста вздрагивали в такт шагам. Морщины уже залегли в углах глаз, прочертили щеки, но спокойного светлого лица дочери это не портило. Недаром Эфроим до сих пор не взял второй жены и, наверное, не возьмет - лучше Эмин не сыщешь.
- Мирной субботы, ата! Здоров ли ты, благополучен ли дом? Отдохни с дороги. На ужин нынче хамур-долма, как ты любишь.
- Опять наперстком резала, баловница? - улыбнулся Симха.
Почитай все хозяйки Кърыма лепили пельмешки хамур-долмы размером с золотой дукат, и лишь Эмин не ленилась набивать фаршем крохотные, раскатанные до прозрачности лепестки теста. Старик расцеловал дочь в обе щеки и нарочито медленно отправился на веранду. Старшая внучка - подумать только, уже невеста! - принесла подушки, разгладила невидимые складки ковра, поставила перед дедом чашечку с дымящимся кофе, крохотный стаканчик холодной воды, блюдечко с рахат-лукумом и убежала в дом. Легконогая, стройная, кроткая - повезет кому-то с женой.
Старик неторопливо пил кофе, смакуя каждый глоток. Малыши сгрудились на ковре, прижавшись друг к дружке, словно щенята. Ласковая Мерьем подлезла под левую руку, ревнивый Исак набычился, норовя потихоньку спихнуть сестру, нетерпеливый Зарах топтался с ноги на ногу, бормоча что-то на младенческом, неразборчивом языке. Красавица Стэрка пыталась урезонить малышей - выросла за зиму внучка, скоро сватать начнут... Любимец Довид стоял чуть поодаль - ждал, когда дедушка позовет.
- Знаете, чем мы с вами займемся сегодня, ягнята?
- Нет, нет, баба’! - загомонили внуки.
Улыбнувшись в бороду, Симха пододвинул к себе туго набитую холщовую сумку и начал доставать оттуда таинственные мешочки.
- Мы отправимся в путешествие. Согласны? Слушайте и не забывайте жевать! Вот египетские финики - они растут в пустыне, горячей как сковородка. Говорят, ифриты, духи огня, живут в тех краях и не позволяют ни капле дождя упасть на землю. Попробуйте, чувствуете, какие сухие плоды. А этот финик посадили в благословенных садах Фарса, в долине Тигра, самой щедрой реки на свете. Видите, плод маслянистый и тает на языке. Сладкие рожки вызрели в Палестине, подле священного города Ершалаима. Если Отцу нашему будет угодно, кто-то из вас однажды там побывает. Черный инжир...
- Я знаю, баба’! Инжир растит в Алустоне дядя Кайки. Он прислал его нам в подарок.
- Умница, Довид! Держи, выбери себе штучку и поделись с остальными.
Симха внимательно наблюдал, как любимый внук угостил малышей, проследив, чтобы досталось каждому. А себе взял самый маленький, сморщенный фрукт. Добрая душа. Слишком добрая.
- Баба’, баба’, поиграй нам! Ну пожалуйста!
Когда Стэрка успела сбегать за сазом? Или дрема успела похитить несколько сладких минут? В задумчивости Симха повел плечами, размял пальцы, потом взял инструмент - старый, как и он сам. Но серебряные струны звучали так же нежно, как и в год, когда молодой Симха привез из Гезлева застенчивую Садат. Много женщин у него было до жены, много сменилось с тех пор, как имя ее завязали в узле вечной жизни у Господа. Но ни одну он не любил так сильно.
- Если возьму красавицу на колено - ай талялям, вай талялям.
Если посмотрю в ее карие глаза - ай талялям, вай талялям.
Она утонет в речке моей любви. Ай, не связывай свое сердце со мной.
Пальцы старика летали по струнам, выводя прихотливую, переборчивую мелодию. Счастливая Стэрка отбивала такт бубном, приплясывая на месте. Внуки подпевали нестройно «ай талялям, вай талялям». Кровь от крови, будущее народа, торговцы и мастера, жены и матери...
Только Довид молчал. Он вышел в сад, поднял руки к сияющему диску солнца и закружился, словно волчок-савивон, закрыв глаза. Босые ножки неловко переступали по холодной земле, рубашонка надулась пузырем, лучи светила золотили бритую голову. Внук двигался все быстрее, словно джинн раскручивал его на месте, руки взлетали и падали, изгибаясь в причудливом ритме. Еще немного и случится припадок. Вот напасть!