Отец Ованес не знал о сомнениях ученика. Никто не знал. Лишь Андрей вник в историю про стрижа, но и он считал друга наделенным чудесным даром. А ком лжи становился все больше. Благодарные больные несли дары, ставили свечки, заказывали молебны за здравие своего спасителя. Хохотушка Алтын покрестилась, остригла волосы, носила длинные платья и, оставив прежнее ремесло, торговала сластями. Через Андрея она передавала свертки разноцветного рахат-лукума и бесконечные благодарности - чудо воскрешения перевернуло ей душу. Как сказать бедной девушке правду? Как признаться, что лгал на исповеди? Нет ответа.
Чуть заметная тропка вела вверх по ручью, к знакомой протоке. В последний год Давид повадился искать здесь убежище от настырных просителей и скучных проповедей. Если подняться от протоки еще немного выше и, пригнувшись, проползти через заросли кустарника, окажешься на небольшой поляне, покрытой мягкой травой. Некогда огромные камни скатились сюда со скалы и, попадав друг на друга, образовали нечто вроде грота или пещеры высотой с человеческий рост и размером с монастырскую трапезную. Свет проникал через несколько узких щелок между валунами, пол устилала прошлогодняя сухая листва. У одной стены Давид обустроил небольшой, выложенный камнями очаг, у другой сгреб листья в кучу, накрыл ветхим подрясником, бросил сверху старое одеяло - получилась постель, немногим хуже монастырских. Он сумел раздобыть и горшок, треснутый у горла, но еще годный, и глиняную пиалушку и светильник с парой свечей и настоящий железный нож, и кремень с кресалом. Жаль, припасы негде хранить - мыши с белками все растащат. Но несколько пучков трав все же висело у потолка - горный чабрец, мята, пряная и лимонная, душистый татар-чай, горькая полынь - заваривать ее не годилось, зато комаров и мошку едкий дым горящей полыни разгонял моментально. Хорошее дело - посидеть выпить чаю в одиночестве и тишине.
Подхватив в одну руку горшок, в другую перепачканную абрикосами простыню, Давид вернулся к ручью. Если хорошенько привалить ткань камнями, за полчаса она отстирается сама. Вода как раз успеет вскипеть. Присев на корточки у ручья, Давид подставил горлышко посудины под быструю струю, неловко оступился и - бам! разбил горшок о камни. Вот незадача - хоть плачь, хоть смейся... Кто тут надо мной потешается?
Переливчато-звонкий женский смех доносился словно бы отовсюду. Давиду на миг показалось, что весь лес хихикает над неуклюжим послушником.
- Кто здесь? Отзовись немедля!
Легкая фигура возникла, как показалось Давиду, прямиком из воды. Стянутые лентой пышные темные с рыжиной кудри, синие, как море перед штормом глаза, слезинка горного хрусталя между ключиц, мокрая белая рубашка, облегающая девичье тело столь беззастенчиво, что Давид отвернулся. Новый взрыв смеха, брызги воды, шумный цокот копыт. Вниз по ручью умчалась белая кобылица с распущенной гривой.
Показалась! Наконец-то! Давид застыл сияя счастливой, глупой улыбкой. Еще с весны ему снова стало чудиться, будто звенящий смех доносится из ручья, стоит наклониться, чтобы попить воды. И запах ландышей возникал ниоткуда и следы босых ног появлялись на мокрой земле. И... Давид больше не сомневался, что девушка отнюдь не святая Рипсимэ.
В Таврике испокон веку жили странные люди, не совсем люди, и совсем не люди. Великаны, псоглавцы, сильваны, ламии, змеи-вишапы, кладбищенские упыри и оборотни всех мастей. Однажды, года четыре назад, Давид проснулся перед рассветом и увидел, как на колокольню приземлился большой орел. Птица и птица... вот только у алтаря в тот день вместе с отцом Геворком читал канон старец Ираклий, почетный гость из Сююрю-Кая. Между тем никто чужой не входил в ворота и не въезжал. А слухи о том, как чудо-гора защитила жителей мирной деревни, обратила их в горных орлов, дабы спасти от злого хана, давно разошлись по Таврике, как круги по воде.
Впрочем, кем бы ни оказалась лесная жительница, Давиду не следовало ни беседовать с ней, ни любоваться мокрыми прелестями. После праздника Вардавар ему выстригут крестообразно пряди на голове, дадут новую рясу и новое имя. Обеты Христу нерушимы - девство, послушание, нестяжание. И смирение, покорность судьбе избранника, благодарность к тем, кто приютил, вырастил и воспитал сироту. Послушник станет монахом, и до скончания дней останется в клетке неприступных стен Сурб Хач. В свой черед наденет шитую золотом митру, начнет исповедовать и отпускать грехи, заботиться о душах паствы, вести к свету Христову братию, как это делал отец Геворк. Станет властителем здешних мест, хранителем святого источника, тем, к кому прислушиваются и татарские ханы, и генуэзские консулы и готские бароны. Примет служение людям.