- Не хочу, - топнув ногой, крикнул Давид. И повторил раздельно: - Не-хо-чу!
- Эгегей! - откликнулся знакомый голос, зашуршала трава и из леса показался Андрей, веселый и потный. - Чего ты не хочешь, Давидка, что тебе не угодило? Хватит отсиживаться в своем логове, хватай простыню и пошли. Отец Ованес за тобой отправил. Сказал знатные гости прибудут просить исцеления, уважить следует.
- Пусть сам и лечит, - буркнул Давид и отвернулся. - Надоело.
- Не перегрелся случаем? - изображая заботу, Андрей тронул ладонью лоб друга, брызнул водой из ручья. - Ради тебя люди из Кафы едут, страдают, мучаются, а святой отрок в лесу сидит и кобенится, как переборчивая невеста.
- Никакой я не святой! - выкрикнул Давид. - И источник не святой, вода как вода, вроде той что в фонтанах.
- Погоди, что ты мелешь? - Андрей с тревогой всмотрелся в лицо друга. - Объясни попонятнее.
- Толку? Все равно не поверишь.
- Поверю. Рассказывай.
История про безвестную девочку, живущую в лесу, удивила Андрея меньше, чем Давид ожидал. Но и выводы друг сделал совсем не те.
- Видать, ты и вправду поцелованный богом, если с простой водой чудеса стал творить.
- Да нет же! Я обычный, такой как все, понимаешь? И исцелять не могу, и Христос мне не являлся ни разу и святости во мне не больше, чем в деревенском козле.
- А как же те, кого ты вылечил, поставил на ноги?
- Понятия не имею.
Не найдясь, что ответить Андрей вздохнул, вытащил из ручья мокрую простыню, кинул один конец другу и закрутил второй, отжимая ткань.
- Я-то думал, с чего наш Давидка такой смурной. Вроде делаешь все, что скажут, и постишься, и молишься, и отец Ованес на тебя не нарадуется, а все едино ходишь чернее тучи и от людей шарахаешься.
- Душа болит, понимаешь? И правду сказать язык не поворачивается и с ложью жить не выходит.
- И постриг принимать неохота?
- Да, - согласился Давид. - Пойми меня правильно, я верю в Бога всем сердцем и всем сердцем хочу служить ему. Но монахом себя не вижу, мне Сурб Хач склепом стал.
- Думаешь я собрался до конца дней носить рясу, постничать и поклоны бить? Бегать в город грешить, потом каяться настоятелю и грешить снова?
Давид покачал головой. Он догадывался, что у друга образовалась своя жизнь, но не представлял, что в Андрее проснулся бунтарский дух.
- Давай пойдем к отцу Ованесу. Поговорим с ним, объясним, что не хотим в монахи. Он хороший человек...
- Хороший настоятель, Давидка! Тебя он принудит, застращает, а то и запрет - святой отрок ценное имущество. Меня прочь турнет в одном подряснике, и вещичек забрать не даст... Дружище! - сердитое лицо Андрея враз просветлело. - Давай сбежим вместе! Тебе же паломники серебро несут, так?
- Так, - согласился Давид. - И серебро и золото и добро разное за спасение души жертвуют.
- А ты прибереги малость, припрячь. У меня тоже кой-что отложено, на первое время хватит. Как сбежим, подадимся подальше, чтоб не нашли - в Солдайю или в Кърчев, а оттуда с купцами на Русь. На княжьем дворе не пропадешь, Давидка, и сыт и пьян и свободен станешь.
Перебраться в чужие земли, поселиться в чужом дворе, прожить чужую жизнь долго и счастливо?
- Нет, Андрей. Твой дом в русских землях, там тебе и язык знаком, и обычаи, и люди. А я родился в Эски-Кърыме. И мое место в Таврике.
- Но ведь ты как и я неродной здесь. Караимы тебя не примут, потому что ты крестился, армянам ты не родня по крови, а татарам вообще гявур, иноверец.
- Людям может я и чужой, - задумчивый Давид набрал в горсть мокрой грязи, сжал пальцы, потом отпустил. - А земле нет.
Раздраженный Андрей собрался спорить, но задумался и махнул рукой на обиду:
- Ладно, Давидка! Давай так - убежим вместе, а там видно будет. Место на корабле купить невелика беда, хватило б золота. Подожду, пока ты обустроишься, и поеду. По рукам?!
Представив себе огорченную физиономию отца Ованеса Давид поморщился - ему не хотелось огорчать настоятеля. Но ходить до конца дней в черной рясе и коротать дни в каменном мешке не хотелось еще больше.
- По рукам! Убежим перед постригом - Вардавар шумный праздник, придут паломники, соберутся армяне со всей округи, музыку заведут, песни, танцы. Легче ускользнуть незаметно.