Настоятель встал с узкой скамьи, прошелся туда-сюда по келье, бессмысленно перебирая четки. Доброжелательное, отечески ласковое лицо его застыло, словно посмертная маска.
- Поклянись, что говоришь правду.
Испуганный Давид приложился губами к тяжелому, имеющему металлический привкус, наперстному кресту.
- Ты согрешил, сын мой, согрешил смертно. Ради Христа налагаю на тебя обет молчания, послушник Давид! Дни до пострижения ты проведешь в своей келье, на хлебе и воде, и словом ни с кем не обмолвишься. Сатана искушает тебя, сводит с пути истинного. И меня искушает... Представь, что люди услышат - источник не имеет силы, святой отрок обманщик, монастырь скрыл обман. Сколько невежественных, колеблющихся и слабых, отпадет от церкви, разочаруется и разуверится? Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему жерновный камень на шею и бросили его в море!
Настоятель приблизился к ошарашенному Давиду вплотную, отеческим жестом погладил по жестким волосам.
- Я понимаю, ты напуган предстоящим обрядом. Суетная грешная жизнь манит тебя, молодая кровь кипит, черный клобук представляется гробовою доской. Ты жалеешь о том, чего можешь лишиться, и не понимаешь, что приобретешь царство небесное. Ступай и молись, сын мой, молись до изнеможения. Я тоже прочту за тебя канон.
Дни сделались медленными и тошными. Днем жара пробиралась сквозь толстые каменные стены и узкое оконце кельи, спертый воздух смердел, липкий пот пропитывал подрясник. По ночам налетали ненасытные комары, жалили в нос, в уши, в босые ноги и голые руки. От расчесов кожа Давида покрылась коростой, он страстно мечтал искупаться в ручье или умыться в фонтане, но, повинуясь приказу отца Ованеса выходил наружу лишь раз в сутки, опорожнить горшок в сточную яму. К хлебу и воде настоятель приказал добавить фруктов, свечей не жалел и одеяло не отобрал. Но послушникам, караулящим келью, было строго наказано - следить, чтобы отрок Давид читал псалмы, и побуждать его к чтению, если задремлет раньше вечери или проспит до заутрени. Вскоре слова молитв и витиеватые строки песнопений слились для Давида в единый унылый гул. Он бездумно повторял положенные слова и ни разу не проявил непокорства. Кысмет больса. Судьба настигла его, и кара за ложь оказалась жестокой. Впрочем, отец Ованес мог поступить и куда суровей - отравить святого отрока, дабы не болтал лишнего или отвести в Сурб Стефан, в подземную келью для старцев-молчальников, добровольно избравших великую схизму. Несколько лет в каменном гробу без единого солнечного луча превратили бы непокорного послушника в благочестивого сумасшедшего...
Наступил Вардавар. Праздник Преображения увенчало необычайно светлое ясное утро, веселое солнце играло в брызгах фонтанов, отсверкивало от куполов. Запах роз разносился повсюду - из окрестных поселений явились армянские семьи с корзинами, полными только что срезанных цветов и свежих фруктов. Понурому Давиду разрешили присутствовать на службе, он видел, как воздевая красивые белые руки, отец Ованес благословлял первые плоды и прекрасные розы, дарующие плодородие благочестивым женам. Потом настоятель раздал причастие, мужчины и женщины поочередно подходили за кусочком лепешки, вымоченным в вине. Хор пел, стройно и величаво. Женщины утирали слезы, загорелые дочерна старики шевелили губами, повторяя благословения, даже младенцы вели себя тихо.
В полдень к монастырской стене притащили упирающегося быка - великолепного, рыжеватого, круторогого зверя. Старейшина поселения Бакаташ, величественный муж в белых одеждах, одним движением остро заточенного ножа перерезал жертвенному животному горло. Кровь собрали в серебряное ведро, и отцы семейств помазали лбы малым детям, дабы защитить их от недугов и дурного глаза. Молодые мужчины, балагуря наперебой, освежевали и разделали тушу, в четырех огромных котлах закипела вода - там сварят мясо для священного братского пира. Женщины тем временем плели венки, делали ожерелья из освященных роз, девушки прихорашивались и пересмеивались.
Когда отзвенели колокола службы девятого часа, все паломники - и молодые и старые - собрались подле фонтанов, вооруженные чашками и горшками. Началась веселая водяная битва. Молодежь торопилась поскорее обрызгать друг дружку, уронить в чашу фонтана, а под шумок - и потискать визжащих девушек, чмокнуть в мокрую щеку. Люди постарше степенно обливали водой соседей, омывали лицо и руки, и отходили сохнуть. Детишки путались под ногами, плескались, заливисто хохотали, дергали за полы старших. Старухи, одетые в черное, восседали на расстеленном посреди поляны ковре, их скрюченные от тяжелой работы пальцы были унизаны дорогими перстнями.