Выбрать главу

Неторопливое солнце зашло за лес, тяжелая золотая луна медленно поползла ввысь. Теплый ветер за день подсушил глину, тропы сделались проходимыми. Давиду совсем не хотелось спать. Он решил, что спустится вниз, к виноградникам и садам Сурб Хача, наберет немного плодов, а затем двинется в Солдайю.

Можно пройти в обход гор новой римской дорогой, еще сохранившей мощеные каменные участки. Купцы, гонцы и войска ходили нижним путем, караван-сараи не пустовали, а любителям побаловать, грабя прохожих, татарские разъезды, не чинясь, загибали пятки к затылку. Правда мало кому удавалось вырваться из лап защитников, сохранив в целости все товары и деньги, но лучше потерять малую толику, чем лишиться и головы, и имущества. Старая римская дорога огибала Эски-Кърым со стороны Козьей горы и вела через перевал по хребту Папас-Тепе, она сокращала дорогу на пять-шесть миль, но местами шла круто вверх, кое-где тянулась по краю обрыва, участками почти обрушилась, и ни единого постоялого двора там не осталось. Ей пользовались разве что пастухи, охотники и сборщики даров леса. Зато вряд ли среди любителей горных троп встретился бы прихожанин Сурб Хач, знающий в лицо святого отрока. Наверх!

Ночной лес оказался на удивление тих, единожды ветер донес звон монастырского колокола, пару раз в отдалении лаяли псы, пару раз, возмущенно вереща, с веток спархивали спугнутые сычи. На полях немолчно стрекотали цикады. Как и предполагал Давид, урожай с ближнего виноградника уже сняли, но по обычаю оставили на лозе гроздья для бедняков. Хватило и поесть, и взять с собой, увязав в котомку. Знакомый сад порадовал падалицей - яблоки уродились, оставалось лишь выбрать самые вкусные. В каморке сторожа на краю виноградника Давид обнаружил самое ценное - высохший, немного заплесневелый, но еще годный в пищу целый лаваш. А еще шарики сухого овечьего сыра, горшок и теплое одеяло. Взамен совестливый воришка оставил серебряную монету. Теперь дорога не страшна!

Держась края леса, Давид обошел Эски-Кърым, по хлипкому мостику перебрался через речку Бузлук, напоследок обшарив чью-то вершу - пятнисто-розовая тушка форели, что может быть лучше? Дорогу до поляны юлбасаров он знал хорошо - шептались, будто разбойники собирались в тени дубов, делили добычу и мучили красивых девушек, заставляя тех плясать на раскаленных углях. Там на одной из множества прогалин Давид и остановился на ночлег. Луна поднялась в зенит, деревья отбрасывали черные тени. Не составило труда набрать хвороста, развести небольшой костер, зачерпнуть воды из скудного родника и сварить бедняцкий суп из поломанного на куски лаваша и сырного шарика. Форель Давид, не чинясь, запек на углях и слопал полусырую. Он настолько истосковался по горячей еде, что не имел сил ждать.

Насытившись, юноша завернулся в одеяло и лег у затухающего костра. Он думал, что уснет моментально, однако свет полной луны тревожил, теребил душу. Яркие звезды смотрели сверху, словно коря за совершенные преступления - только сейчас Давид начал осознавать, какую неблагодарность содеял, как предал надежды отца Геворка и отца Ованеса, как отступился от обетов, утратил чистоту, поддавшись чарам лесной обольстительницы... Левкиппа, радость, как мне жить без тебя?!

Одиночество навалилось, словно душитель, стиснуло шнур на горле. У него не осталось ни единой родной души. О прежней семье Давид знал, лишь что дом сожгли, деда, отца и братьев убили во время битвы с ногайцами, мать и сестер увели в плен и те пропали бесследно. Вроде бы двое из семи братьев выжили и ушли в Гезлев, но даже имен их Давид не сохранил. А если бы, добравшись до города, он и нашел бы уцелевших Камбуров - зачем семье никчемный парень, забывший обычаи предков? Сердобольная Стэрка три года исправно навещала увечного мальчонку, порученного ее заботам, но перед свадьбой муж настрого запретил ей якшаться с выкрестом. Прочие родственники просто вычеркнули младшего Камбура из жизни. Об армянах и говорить нечего - приняв христианскую веру и новый язык, Давид все же не прилепился сердцем к народу. Он уважал наставников, восхищался отвагой юношей, застенчивой красотой девушек, трудолюбием мужей, терпеливой мудростью жен - и оставался чужим среди них. Долгие годы семьей Давида был монастырь, а теперь стены сделались для него клеткой. Он один, словно камешек, отколовшийся от скалы, без заступников и друзей, любой встречный волен ограбить его, убить, сделать рабом и продать как скотину. Кто поможет ему, защитит от всякого зла?