К ограде с северной стороны и вправду примыкал симпатичный домик, окруженный веселым садом. Стены, сложенные из серого камня и увитые плющом, яркая черепичная крыша, кованые решетки на окнах, причудливые дверные ручки в виде львов, держащих в пасти кольца. Пестрые клумбы, несмотря на засушливый месяц, усаженные цветущими астрами. Несколько персиковых деревьев, аккуратная яблоня с аппетитными полосато-розовыми плодами - от одного вида у Давида заурчало в животе. Ни собаки, ни кошки, ни кур, лишь к дереву кто-то привязал крупного, вороного жеребца в дорогой сбруе. Нервный конь прядал ушами, переступал с ноги на ногу и совершенно не интересовался падалицей. Ничего, милый, скоро хозяин позаботится о тебе.
Давид постучался в калитку, не дождался ответа и постучал еще раз, уже в дверь дома. Послышались шаги, заскрипел, открываясь, замок, на пороге показался запыхавшийся дядюшка, похожий на сдобный медовый колобок. Такому бы в чайхане сидеть, а не на кладбище подвизаться! И одет чисто - низкая красная феска, белая камиза, облегающая брюшко, расшитая жилетка, длинный плетеный пояс, холщовые штаны, кожаные башмаки. Привычку к тяжелой работе выдавали лишь руки, непомерно длинные и мускулистые, с увесистыми кулаками и толстыми узловатыми пальцами. Загорелая физиономия лучилась дружелюбием. Собеседников в такой глуши явно немного, не с покойниками же рассуждать о высоком.
- Хайре, друг! - приветствие выдало в хозяине грека. - Легок ли был твой путь?
- Хайре, достопочтенный господин! Увы, я сбился с дороги и заплутал в горах. Можешь ли указать мне путь в Солдайю? И не найдется ли.... - голос Давида осип и сорвался. - Не найдется ли у тебя кувшина воды? Я заплачу!
- Только варвары требуют денег с прохожих! - возмутился хозяин. - Будь моим гостем! Проходи в дом, ешь, пей, а затем отдохнешь на мягчайшем ложе в этих краях.
- Да пошлет Господь благословение твоему дому, добрый господин! - Давид по привычке перекрестил жилище. - Кто принимает странника, тот принимает Христа.
Еле заметное неудовольствие мелькнуло на сдобном лице дядюшки. Вглядевшись, Давид понял ошибку - в вырезе камизы не блестело крестика.
- Гостю почет и хозяину честь. Добро пожаловать! Зови меня Прокопом.
- Я... Я Дуда, переписчик, - нашелся Давид. - Иду наниматься в Солдайю, в порт.
- Славное дело! Обсудим за чашей вина?
- Да, благодарю сердечно!
Следом за хозяином Давид вошел в садик и первым делом бросился к колодцу. Зачерпнул воды деревянной бадейкой и напился вволю. Потом омыл руки, вылил остатки на голову и совершенно счастливый вошел в дом. Низкий стол красовался посреди большого ковра и был уже накрыт - лепешки, зелень, круг сыра, блюдо с фруктами, кувшин с оливковым маслом, небольшой казанок с чем-то мясным, горячим и ароматным. Две тарелки, две ложки, два грубых, помятых серебряных кубка - хозяин поторопился позаботиться о дорогом госте. Два тюфяка, крытых шкурами, и украшенных потертыми, но еще приятными взгляду подушками, располагались по обе стороны стола. Повинуясь жесту хозяина, Давид возлег с одной стороны, Прокоп расположился напротив. Ложе, мягкое и удобное, располагало к отдыху. Еда манила, благоухая, юноша ждал лишь застольной молитвы, чтобы приступить к трапезе. Радушный хозяин молиться не стал - по-простецки преломил лепешку, разложил по тарелкам кюфту, сам полил мясные шарики соусом и первым сунул кусок в рот.
Хриплый стон раздался из-за стены, потом еще один - кто-то мучился, изнывая от боли.
- Мой брат, - не дожидаясь вопросов пояснил Прокоп. - Подцепил в болотах трехдневную лихорадку, каждое полнолуние его крутит. Лежит, бедняга, ни жар унять, ни напоить досыта. Осторожно, хворь заразна!
Голодный Давид сочувственно покивал - говорить с набитым ртом неудобно. Впрочем, Прокоп не настаивал на ответах, он неторопливо выплетал сеть разговора, обсуждая то урожай орехов, то урон, наносимый полям несносными кабанами, то погребальный обряд у латинян с их монетами на глазах. Давид слушал и ел. Трапеза оказалась выше всяких похвал - белый сыр, приправленный базиликом, таял во рту, замешанные на молоке лепешки вышли пышными, с хрусткой корочкой, листья рукколы и салата сочные, без горчинки, словно весной. Острые, пряные, обильно перченые колобки снова пробудили жажду, Давид оглядел стол. Воды не оказалось, кувшин для вина недавно опустел, хотя пить еще не начинали - лишь несколько капель выкатилось в подставленный кубок. Обеспокоенный Прокоп поймал взгляд гостя и схватился за голову. Укорив себя за нерасторопность, хозяин поднялся из-за стола, вышел наружу и, кряхтя, начал спускаться по лестнице в погреб.