...Отброшу тело, как ящерица хвост...
- Освободи меня! - крикнул Давид.
Неуклюже ворочаясь, сотник разрезал плетеный пояс и помог юноше подняться.
- Нужно сжечь дом вместе с проклятым ложем. И сделать это сейчас же!
- Зачем? - опешил сотник. - Дом хороший, добра здесь небось на ханскую жизнь хватит.
- Я поверил тебе, Куремши, когда ты просил перерезать веревки?
- Да.
- Тогда жги и ни о чем не спрашивай!
Торопливыми движениями Давид расплескал по коврам оливковое масло, приволок из сада копешку сена, сорвал со стола скатерть, вскрыл тюфяки с подушками. Между тем Куремши исчез в глубине дома, оттуда донеслись звон посуды и грохот ломаемой мебели.
- Пора! Бросай, что бы ты ни нашел, и беги отсюда!
Один светильник Давид вылил прямо на ложе - не успевшее погаснуть масло тотчас подожгло старое дерево. Другой швырнул в темноту узкого коридора, третий и четвертый разбил в трапезной. Повалил густой дым, пламя распространилось так быстро, будто дом был сложен не из камней, а из сухой соломы. Жадный Куремши, отягощенный добычей, едва успел вылезти через окно.
- Глянь-ка сюда, парень! И в набеге столько зараз не возьмешь!
- Погоди глядеть, давай выберемся отсюда, - отмахнулся Давид и первым выбежал из калитки. Татарин замешкался, отвязывая коня, и едва успел спастись. Горящий дом содрогнулся, а затем рухнул, разбрасывая огонь, черепицу и раскаленные камни. Совершенно нечеловеческий вопль, полный муки, донесся из руин, полыхнуло, словно взорвался горшок с каменным маслом, воздух на миг стал темнее. Недолго думая, Куремши пришпорил коня и во весь опор ускакал вперед по тропе. У Давида от волнения подкосились ноги, его шатало, тошнило, дурнота подступила к горлу. Упав на четвереньки подле тропы, юноша изверг съеденный обед, и поднялся не сразу. Ничего... главное ведь, что жив, а сила вернется. Вряд ли изверг травил пищу.
Все вещи Давида остались в сгоревшем доме - и котомка, и кошелек и посох и даже нож. Понадобилось несколько времени, чтобы найти подходящую прочную палку, но и с этим удалось справиться. Опираясь на упругий стволик ольхи Давид поднялся и начал осторожно шагать - раз-два, раз-два. Вскоре ему стало легче, ноги начали слушаться, в глазах прояснилось. Правда пить хотелось по-прежнему сильно, но юноша набрался терпения. Линия неба подсказывала - до верхней точки перевала осталось недалеко, дальше мили полторы-две по хребту, и начнется спуск в долину, а там родников хватает. Лишь бы поскорей выбраться к людям!
Прибавив шагу, Давид вспомнил любимый псалом. «Твердо уповал я на господа» прекрасно ложился в ритм дороги, задавал темп. Мечты о будущем несколько потускнели, предательское «Может лучше вернуться» опять всплыло в голове, но Давид отогнал трусливую мысль. Если уж он выбрался живым от могучего и безжалостного злодея, значит справится и с менее серьезными трудностями.
Стук копыт выдернул юношу из размышлений. Он поднял голову и увидел - сотник Куремши нахлестывал коня, торопясь навстречу.
- Прости, парень! Не по-людски я сбежал, не по совести, не по Ясе. Ты, Дуда, мне жизнь спас, а я тебя не отблагодарил даже. Держи!
Мех воды, протянутый сотником, оказался полупустым на ощупь, вода припахивала затхлой дрянью, но Давид глотал так, словно пил из осеннего родника.
- За это полжизни не жалко!
- Думай, что говоришь, парень, - отмахнулся сотник. - Присядем-ка, посмотрим добычу.
В кованом сундучке, который Куремши вытащил из душегубьего дома, оказались в основном деньги. Серебряные и золотые, самой разной чеканки, размера и веса. Дотошный татарин разделил добычу на две равные кучи, одну подгреб к себе и добавил несколько перстней и колец, что оказались среди монет.
- Вот мне за науку. А вот тебе. Вложишь с умом, парень, на всю жизнь хватит, и еще детям останется.
- Куда вложу? - удивился Давид. - В кошелек? Мой сгорел в доме.
От хохота татарин схватился за живот, его веселье уняла лишь икота.
- Откуда ты такой взялся? Вроде смышленый, разумный, считаешь ловко, а местами дитя дитем.
- Из монастыря сбежал, - честно признался Давид. - Монахом стать не хотел, вот и удрал куда глаза глядят.
- Понятно, - кивнул Куремши. - Ну ты и везунчик, парень... Другой бы тебя ограбил, а то и убил по дороге, чтобы лишнего не болтал. Я не такой. Давай садись на коня, довезу тебя до Солдайи и пристрою с богом.
Давид попробовал поблагодарить сотника, но Куремши замолчал и до самой Солдайи не произносил ни слова. Какие-то тяжкие мысли ворочались под бритым, выпуклым, как у многих татар, лбом. К городу они подъехали уже на закате, стражники попробовали стребовать входную пошлину, но Куремши свирепо зыркнул на олухов и ткнул каждому в физиономию медную пайцзу с кречетом. В узких городских улицах мог заплутать и опытный местный житель, однако сотник хорошо ориентировался в Солдайе. Горяча усталого коня, он въехал на площадь святого Лукаса и безошибочно остановился у харчевни «Морской Лев». Бросил слуге поводья лошади, подхватил седельные сумки и, кивком предложив Давиду идти следом, направился в чистый зал.