Выбрать главу

- Язык без костей у болтливого дервиша, а Давид? - раздался знакомый голос. - Ему бы кизяки продавать на базаре - отбоя бы от покупателей не было.

Рыжий Абай, молодой хозяин двух мельниц и старейшей из городских пекарен, помахал рукой приятелю и подсел ближе. Пот стекал по веснушчатому лицу - похоже банщик потрудился над толстяком на славу.

- Рад увидеться, друг, мир тебе, -  приподнялся Давид. - Да, рассказчик хорош. И непрост, ой как непрост. Слушай внимательно!

- Однажды Ходжа Насреддин просил подаяния на рыночной площади. К нему подошел чванный десятник-онбаши в шелковом чапане и бросил в чашу для милостыни медный дирхам. «Гордись, нищий, что сам Хасар-аракчи оказал тебе честь, поделившись толикой военной добычи». «Премного благодарен вашей милости» - ответил Ходжа. «Но скажите мне, о достойный десятник, кем вы станете, если великий хан возвысит вас?». «Сотником» - подбоченился онбаши и подкрутил холеные усы. «А если милости великого хана на этом не прекратятся». «Тысячником, темником». «А затем?» «Генералом, прославленным полководцем». «А после того?» «Ха... нет-нет, я ничего не сказал. Никем не стану». «А я уже никто, достопочтенный десятник, чем же вы так кичитесь?»...

- Эй, люди! - пожилой татарин вскочил со скамьи, опрокинув кубок шербета. - Сдается мне, что этот кусок навоза хулит великого хана и его непобедимую армию.

- Успокойтесь, почтеннейший, - венецианский консул спрятал в усах усмешку. - Стоит ли придавать столько значения невинным шуткам нищего болтуна.

- Всякая хула на власть есть хула, изрекает ли муж, облеченный чином или базарная крыса, не имеющая родства. Наглеца надлежит схватить и строжайшим образом допросить, выяснив от кого он набрался крамольных и дерзких речей, - генуэзский посол запахнулся в простыню, пытаясь придать себе величие государственного лица.

- Здесь мой город, - рявкнул венецианец. - И я решаю, кого взять под стражу.

- Здесь земля под ладонью великого хана, - вспылил татарин.

- Что встревожило вас, уважаемые гости? - перекатываясь, словно мячик, Евстафий уже спешил в харарет. - Здесь баня, место для расслабления тела и сладкого покоя души.

- Ноги моей в твоей бане больше не будет, старый бездельник! - свирепый татарин уронил простыню и погрозил кулаком евнуху.

Тот всплеснул по-детски розовыми ладошками.

- Даже великого кесаря Соломона однажды ужалила скверная муха. Простите за неудобства, я сейчас же все разрешу. Самолично препровожу в... Эй, мерзавец уже сбежал! Янис! Янис, кто разрешил пустить в хаммам безденежного бродягу?

Могучий банщик покорно склонился перед маленьким евнухом.

- Так они же того... святой человек, дервиш, хаджи...

- Жулик он, жулик и попрошайка. Дервиши никогда не моются, варвар! - взвизгнул Евстафий и со сладкой улыбкой повернулся к гостям. - Примите глубочайшие извинения, уважаемые. Обещаю - не повторится.

- А вдруг у него вши? - схватился за холеную бороду сборщик налогов. - У святых дервишей всегда полные головы божьих жемчужин.

Гости загомонили наперебой, разъяренный татарин вышел из зала, бесстыдно сверкая плоскими ягодицами, а из-за занавесей наконец-то появился Ицка.

- Ну и содом, сынок! Можно подумать, я ошибся днем и над входом висит веревка.

Рыжий Абай заухал как пьяный филин, Давид хихикнул - пожилые отцы города и вправду походили на склочных баб.

- Впрочем шум нам как никогда на руку. Иди-как поближе, сынок, понюхай, что у меня есть!

Из-под набедренной повязки (как только спрятал!) показался небольшой полотняный мешочек, туго стянутый шелковым шнуром. Озираясь по сторонам, еврей дернул за узел. Любопытный Давид втянул воздух - и с трудом удержался от приступа рвоты. Серая масса, заполнявшая мешочек, выглядела как гнилое тесто. И смердела прелым дерьмом, подмышками, грязным бельем и еще бог весть какой дрянью. От запаха юношу бросило в жар, он почувствовал биение крови в висках и совершенно неуместное возбуждение.

- Чувствуешь, сынок? Вот он, аромат золота.

- Деньги не пахнут, - сострил Давид.

- Еще как пахнут, - ухмыльнулся Ицка и осторожно затянул шнур. - Год на солнце - и запах сделается сладостным, словно теплая кожа любимой женщины. Белую амбру продают на вес золота, милый мой. Я нашел капитана, который отыскал залежи сырой амбры на пляжах одного жаркого острова. Твои деньги преумножатся десятикратно. Верное дело, сынок, и обсудить его лучше вдали от чужих ушей.

Послушный Давид поднялся. Он заметил внимательный взгляд Абы и чуть заметно пожал плечами - потом, все потом.

Погода успела перемениться, вечером вдруг потеплело и суровый ветер утих. Так бывает в канун Рождества - устанавливается погода, яснеет небо. Впрочем, посетить службу не выйдет - притворяться иудеем следовало безукоризненно, даже крестик пришлось снять. Порой Давид корил себя за слабость в вере - иные монахи и даже послушники скорей дали бы повесить себя на дереве, нежели отказались бы от креста. А у него не возникло сомнений.