Спорщик выглядел странно даже для Солдайи. Богатый венецианский наряд, вышитый герб с косой полосой, рукава с прорезью, разноцветные чулки, дорогой бархатный берет, завитые локоны, осанка знатного господина. И изжелта-смуглое скуластое лицо с узкими щелками глаз, маленький рот, тонкая, словно бы нарисованная бородка.
- Я Винченцо, сын Марко, прошел Великий Шелковый путь и видел тридцать три разных берега. Амбру находят в африканских землях, там, где водятся олифанты и дикие степные люди. Или на островах, поросших пальмами и окутанных зноем - тамошние красавицы носят одежды Евы и встречают пришельцев щедрой любовью. Лучшую амбру выносит морем на белые пляжи Мадагаскара, дикие жители топят ей очаги в сезон дождей, зато и приобрести ее можно дешево, в обмен на стеклянные бусы и сладости. А в Эгейском море не водятся чудовища с головами, похожими на острова, извергающие зловонную массу из пастей, словно мы извергаем пищу.
- Погоди! Разве чудища Харибда и Сцилла не живут в Греции, пожирая моряков и топя корабли? Разве драконы не подымаются там из глубин, чтобы жрать девушек? Разве кит, который сожрал Иону...
- Не поместился бы в мелком и полном камней Эгейском море. Невежество злейший порок, хуже невежества лишь злонамеренный обман простаков.
- Ты называешь нас лжецами? - вспылил Давид. - Я сам видел эгейскую амбру, нюхал ее и трогал.
- Конечно-конечно, достопочтенный еврей. И собирал ее в скалах, отделяя от козьего навоза, тоже ты сам, вот этими вот белыми ручками, в жизни не пробовавшими труда.
Кровь прилила к голове. Значит я вру? Получи! Ррраз! Первый удар Давид нанес с размаху, угодил кулаком прямо в челюсть паршивцу, второй завяз в толстом камзоле, третьего не было - ловким пинком Винченцо сбил противника с ног и начал избиение. Остановили драку подоспевшие на шум арбалетчики, и к вящей обиде Давида, арестовали его, хотя Абай и пытался доказать страже, что зачинщиком был бессовестный венецианец.
Трое суток Давид просидел в отвратительной каталажке, вкусив всех прелестей заключения - вонь, вши, голод, публичное отправление нужд, тошнотворные и пугающие соседи. На четвертый Ицка выкупил его, решив дело ценой арабского жеребца, покрытого редким ковром. Старик не разговаривал с подопечным до самого дома, подождал пока узник примет ванну, лишится обовшивевшей бороды и щетины на голове, а затем вызвал в гостиную и устроил страшный разнос.
- Иудей, ударивший христианина, обречен на смерть! - вопил Ицка, заплевывая бородку. - Всех его родичей вырежут или подвергнут позорной казни, ты думал об этом? Конечно нет. Ай-яй-яй, Господи, за что мне такие кары?
- Он первый начал, прилюдно обвинил меня во лжи, Абай видел, - попытался оправдаться Давид.
- Молчи! Скажи еще, что у судей есть справедливость. Ты заботишься лишь о себе и своих удовольствиях - пьешь до беспамятства, кутишь как халиф, разбазариваешь достояние, бросаешь золото нищим, не думая ни о своем будущем ни о будущем того, кто тебя приютил и принял как сына! Ты забыл кто ты есть и откуда поднялся!
- Прости, Ицка, я не...
- Молчи, горе мое! Дитя плачем вымаливает прощение у родителей, а наутро снова таскает сахар и пачкает на ковре. Взрослый мужчина делает то, что считает нужным. Хочешь дальше разбазаривать жизнь - забирай свои деньги (их к слову осталось не так и много), кути и пьянствуй, не вмешивая меня в свои глупости. Хочешь возвыситься, приобрести большое богатство и настоящую силу - а только у золота, сынок, есть настоящая сила и власть над миром - остановись. Понял?
Вместо ответа Давид склонился перед стариком.
- Второй раз я с тобой говорить не стану. Ступай обедать!
Благодарный Давид обнял Ицку, прижал к груди тщедушное тело:
- Без тебя, дядюшка я бы и трех дней не прожил в Солдайе, потерял бы и деньги и жизнь. Благодарю от всего сердца. Обещаю, что больше не доставлю тебе огорчений!
- Хорошо молчать трудней, чем хорошо говорить. Спасибо, сынок, - пробормотал Ицка и прослезился. - Своих детей у меня не осталось, я люблю тебя как родного и желаю только добра!
Вина к столу не подали, но Давид не обиделся. Он и вправду решил взяться за ум. История с дракой не испортила юноше репутации - молодо-горячо. А вот вложение денег, обраставшее все новыми, удивительными подробностями, добавило весу. Каждое утро Давид по-прежнему обходил рынок, шествовал степенно, как подобает уважаемому человеку, интересовался ценами, щупал ткани, проверял зубы коням, разглядывал на просвет драгоценные камни и посуду божественного фарфора. Удалось заключить пару удачных сделок с оливковым маслом и грузом каменной соли, что было весьма кстати - Давид хорошо поиздержался, а отказаться от дома и дорогой одежды значило уронить в дорожную пыль жемчуг доброго имени.