– Я не брожу, а общаюсь и гуляю со своими друзьями…
– С друзьями не целуются! – перебивает он меня.
Не сразу поняла, что он произнес. Он что-то хотел еще сказать, но оборвал себя, словно пожалел о своих словах. А у меня такое ощущение, что меня по голове чем-то стукнули. Не знаю, смущаться или возмущаться. Откуда он знает? Неужели разговоры ходят в стенах академии… «Какие разговоры? – одергиваю я себя. – Здесь на каждом шагу парочки целуются. От их жарких поцелуев стены плавятся, и до этого нет никому дела!» – А это не Ваше дело, профессор Крэман, с кем я целуюсь. И как я провожу свое свободное время, Вас не касается.
Смело, но глупо. Я понимаю это, как только замечаю, как изменилось его лицо. Если он до этого был растерян, рукой теребил волосы, то сейчас в его глазах я вижу свою смерть. Но меня уже не остановить. Не убьет же, в конце концов.
– Если по конспекту, – сделав на этом слове ударение, продолжаю: – больше вопросов нет, Вы все выяснили, думаю, я могу быть свободна.
Но уйти мне никто не дает. Уперев руки с двух сторон от моего лица, он зажал меня у стены. Не бороться же мне с ним, а оттолкнуть сил не хватит.
– Я сказал, что ты больше не будешь встречаться с парнями и целоваться ни с кем не будешь! – зло, очень зло шипит он мне в лицо.
Вот что делает умный человек? Правильно: принимает смиренный вид, а дальше как получится, лишь бы сбежать в опасный для него момент. А если еще раз застукают, обвинят, снова примет раскаивающийся вид. «Забыла, исправлюсь, больше так не буду. Простите». Наверное, к умным я не отношусь, раз не могу вовремя прикусить язык.
– И кто мне запретит? – Хотела добавить «Вы, что ли?», но вовремя передумала и произнесла: – Папы с мамой у меня нет, чтобы чего-то не позволять.
– Я тебе запрещаю! – Каждая в отдельности буква слетает с его языка прямо возле моих губ. Но не слова так волнуют меня, а его дыхание, опаляющее кожу. Запах любимого мужчины будоражит мое обоняние, посылая мурашки по всему телу. Редкие сигналы в мозг, которые посылает мне остаток разума, я всячески игнорирую, растворяясь в своих ощущениях.
– Ты пожалеешь, очень пожалеешь, что меня не послушалась. – Хриплый срывающийся голос возле моих губ, словно ему трудно говорить.
Разум кричит: «Замолчи не нарывайся!» – но я в очередной раз пропускаю предупреждение.
– И что Вы мне, профессор, сделаете?
Голос звучит не так уверенно, как мне бы хотелось. Ни в коем случае не переходить на «ты» и называть его раздражающим «профессор Крэман» – это все, что я могу сделать для своей защиты, чтобы удержать между нами хотя бы тонкую границу. Для большей бравады, словно могу сдвинуть эту скалу, я выпятила грудь вперед.
Идея была плохая: как только моя грудь прикоснулась к его, соски стали твердеть и выступать через одежду. Замечает это и Эдвард. Судорожный вздох мужчины заставляет мои щеки пылать. Но телу все равно до моего смущения: оно живет само по себе, и те ощущения, что заставляют каждую ночь просыпаться в поту, сейчас будоражат мою кровь. Дыхание Эдварда станосится прерывистым. Одна рука опускается на мое лицо, сжав левую сторону до ощутимой боли, и его губы накрывают мои.
Если на задворках сознания еще была мысль не разрешать ему себя целовать и сопротивляться, то она исчезла, стоило только его языку коснуться моих еще сомкнутых уст. Он нежно исследует мои губы, ласкает, слегка прикусывая нижнюю губу. Когда с помощью языка он принуждает мои уста раскрыться, я обо всем забываю. Пусть это сон, кошмар наяву, но я не желаю просыпаться. Пусть эти губы и дальше дарят мне наслаждение, заставляют мышцы внизу живота скручиваться в узел – мне все равно.
Положив руки ему на грудь, мну пальцами его рубашку. Растворяясь в поцелуе, отвечаю на него, требуя большего. Мое тело словно узнало своего покорителя и сдалось ему. Он заколдовал меня. Его запах и вкус делают меня зависимой. Его ласки распаляют не только тело, но и сознание. Если он прекратит меня целовать, я скорее всего сойду с ума. Каждой клеточкой тела, мыслями, душой – я уже принадлежу Эдварду.
Хриплый стон срывается с его губ. Он разрывает поцелуй, а я тянусь, как утопающий за соломинкой. Не желаю его отпускать, Эдвард дышит так, как будто пробежал десяток километров.
– Мы… мы должны остановиться. Это неправильно, ты моя студентка… – отвернувшись от меня, произносит он. – Уходи. Уходи, пока я не передумал.
Я стою на месте. Пытаюсь осознать, что же случилось, почему он себя так ведет.