— Папа, — говорю я. Я отчаянно хочу узнать, что происходит.
Его грудь вздымается, он дышит напряженно и медленно.
— Твоя мать скоро будет дома, и мы все тебе объясним.
Ненавижу оставаться в неведении.
— Папа, вся эта секретность меня пугает. Успокой меня, скажи, что ты и мама в порядке.
— С нами обоими все в порядке. — Надломленность в его голосе и напряженная поза говорят об обратном.
Он смотрит на мои руки и замечает перчатки.
— Тебе холодно? — озабоченно спрашивает он.
— Я… Ну, хотела их надеть. Понимаешь?
Папа кивает и сжимает губы.
Пока мы едем в тишине к дому, папа смотрит в зеркало заднего вида, постоянно начеку. Сняв перчатку, я сжимаю его руку в надежде что-нибудь увидеть, но ничего не выходит. Видения не работают с моими родителями.
Папа быстро привозит нас домой, въезжает на подъездную дорожку, нажимает на кнопку пульта от гаража и заезжает внутрь. Я выхожу и направляюсь внутрь, как только дверь гаража опускается.
Войдя в гостиную, я бросаю сумку на стул и опускаюсь на наш большой диван кремового цвета. Я так чертовски нервничаю из-за того, что происходит, что бессознательно постукиваю рукой по ноге, пытаясь успокоиться.
Что если они узнали о моих безумных видениях? Что если они собираются расспросить меня о них? Черт, а что, если они хотят отправить меня к психиатру, потому что думают, что со мной что-то не так?
А со мной что-то не так?
Я выдумала себе все, что видела? Я что, схожу с ума?
Напряжение заставляет меня нервничать и волноваться. Поднявшись, я направляюсь по коридору к ванной.
— Куда ты? — резко спрашивает папа, появляясь в конце коридора.
— В ванную.
Да, его голос пугает меня до чертиков, как и то, что он, в общем, и не спрашивал. Теперь я точно знаю, что что-то происходит.
— Не выходи за пределы дома.
Сердце колотится в груди.
— Не буду.
Что происходит?
Я запираюсь в ванной и подхожу к раковине. Открыв кран, я убеждаюсь, что вода такая холодная, какой только может быть, и умываю лицо. Глубоко вздохнув, я смотрю в зеркало на свое отражение.
Мои темно-каштановые волосы стянуты в высокий хвост, а лицо покрыто красными пятнами. В зеленых глазах видны расширенные сосуды. Любой, кто посмотрит на меня, увидит напряжение, стресс и тревогу.
Я провожу в ванной немного времени, разглядывая собственное отражение. Пульс колотится, сердце никак не может успокоиться.
Что если они знают?
Когда я брызгаю водой себе на лицо, раздается резкий стук в дверь. Я подпрыгиваю от страха, кровь стынет в ожидании чего-то ужасного.
— Лекси, — мамин обычно спокойный голос полон паники. — Я дома.
Я даже не утруждаю себя тем, чтобы вытереть лицо, вместо этого просто открываю дверь и бросаюсь в ее объятия. Она легко обнимает меня, ее миниатюрное тело прижимается к моему.
— Что происходит? Мне так страшно, — шепчу я.
— Все будет хорошо, но в ближайшие несколько месяцев кое-что изменится.
Она ведет меня в гостиную, где сидит папа, а у входной двери стоит крепкий парень в костюме, который ему не идет. Его руки скрещены на груди, и он подозрительно смотрит на меня, когда мы выходим к отцу.
— Что происходит?
Пожалуйста, не говори мне, что знаешь. Пожалуйста.
Папа похлопывает по огромной диванной подушке рядом с собой, и я сажусь. Мама хватает один из стульев из столовой и приносит его, чтобы сесть между мной и папой.
— Ладно. — Она глубоко вздыхает, смотрит на папу, потом начинает: — Я работаю над очень… трудным делом.
Я хмурюсь, но одновременно чувствую облегчение от того, что это не касается меня.
— Окей. — Я растягиваю слово, все еще недоверчиво, хотя и несколько спокойнее. Я одновременно счастлива, что дело не во мне, но и встревожена.
— Дело стало довольно… щепетильным.
— Щепетильным? То есть? — я смотрю на папу, и он чуть заметно улыбается мне.
— Я не могу обсуждать это, однако, будут некоторые изменения.
— Например?
— Например, Маркус. — Папа указывает на парня у двери, который стоит неподвижно, как статуя.
— А что насчет Маркуса?
— Он будет твоим телохранителем.
— Кем? — я почти кричу. — Мне не нужен телохранитель.
— К сожалению, Лекси, нужен. На самом деле нужен. — Голос папы смягчается, и я слышу в нем страх.
— Что это значит? — я оглядываюсь на Маркуса. — И надолго?
— До суда, а затем, возможно, некоторое время после него, — отвечает мама.
— И, я так думаю, вы не можете сказать мне, зачем он мне нужен? — я указываю на Маркуса, чье непроницаемое выражение лица говорит мне, что он слышал подобные вопросы много раз.