— Алекса, как ты сегодня себя чувствуешь? — спрашивает он, останавливаясь рядом с кроватью.
— Нормально, — просто отвечаю я.
Что-то не так во всей этой ситуации. Я не могу понять, что, но что-то определенно… не так.
— Могу я осмотреть шов?
— Вы оперировали меня? — мне хотелось бы знать, было ли во время операции что-то необычное, но я не решаюсь задать вопрос. Что-то в этих двоих меня напрягает. В животе скручивается узел, а кожа покрывается мурашками.
— Да, я. Тебя привезли без сознания.
— Правда? — я смотрю на его халат и замечаю, что ни он, ни сестра не носят бейджей с именами. Может, я пересмотрела сериалов, но мне казалось, весь персонал больницы должен носить бейджи.
— Да, правда. Твой аппендикс лопнул, так что пришлось провести немного необычную операцию.
Необычную?
— В каком смысле необычную, доктор?..
— Смит. Доктор Смит. — Он вздыхает и рассказывает мне об операции. — Поскольку аппендикс лопнул, нам пришлось вскрыть брюшную полость и провести ревизию.
Я качаю головой и поджимаю губы.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Меня смущает его описание. Я не понимаю, что такое «ревизия», но звучит не очень.
— Итак, тебе придется пройти курс лечения антибиотиками, чтобы мы могли убедиться, что инфекции нет.
— Ладно. — Я моргаю и поднимаю руку, останавливая доктора. — А можете подождать, пока придет мой папа? Он все это лучше поймет.
— Я на обходе, так что загляну позже. Я просто хочу осмотреть рану. Можно?
Он достает из кармана пару хирургических перчаток и надевает их, и медсестра делает то же самое.
— Да, конечно.
Медсестра откидывает одеяло, и доктор Смит приподнимает край моей рубашки и снимает повязку.
— Отлично заживает. Повязку надо будет заменить, и тебе нужно будет держать рану сухой. А теперь скажи мне кое-что. — Он снимает перчатки и отступает. — Как ты себя чувствуешь?
— Болит, — отвечаю я машинально.
— И все?
Вопрос достаточно невинный, но по тону доктора я понимаю, что ответ его больше чем просто интересует.
— Что вы имеете в виду? — спрашиваю я, пытаясь подобрать слова, прежде чем расскажу ему о своих странных галлюцинациях.
— Ты не чувствуешь головокружения, не видишь черные точки? Может, слышишь что-нибудь?
— Слышу что-нибудь? — переспрашиваю я слишком резво. — Например, что?
Черт, я ничего не собираюсь ему говорить. Я заставляю себя молчать.
Он пожимает плечами, но холодный взгляд словно приклеен ко мне.
— Что угодно. Вообще.
Он как будто закидывает удочку. Я слышу свой внутренний голос, и он, как обычно прав.
— Неа, — качаю я головой.
Он подходит ближе и касается моей руки.
— Если мы что-то можем сделать для тебя…
Как только его кожа соприкасается с моей, мир вокруг исчезает.
Я в машине с доктором Смитом и медсестрой. Они не говорят, просто молчат. Так же быстро я возвращаюсь обратно в палату.
Я смотрю на доктора и замечаю широко распахнутые глаза. Он чуть заметно кивает медсестре.
— Ладно, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал нормально, словно ничего и не было.
— Увидимся, Алекса. — Он смотрит на медсестру и снова кивает, и они поворачиваются, чтобы уйти.
Когда дверь за ними закрывается, я резко выдыхаю. Что происходит? Сказать по правде, я понятия не имею и напугана до смерти.
Через несколько минут в комнату входит папа. У него в руках стакан кофе и коричневый бумажный пакет.
— Ты проснулась? — удивленно спрашивает он. — Мама уже едет сюда. Она хотела узнать, что скажет доктор.
— Они только что ушли, — указываю я в сторону двери. — Ты должен был встретить доктора и медсестру в холле.
— Может, мы разминулись. Я видел в холле доктора, но это был не тот врач, который говорил с нами после операции.
— Ладно, — говорю я. Ничего не понимаю.
Вкусный запах разносится по палате, когда папа открывает бумажный пакет. Пока он ест, мой желудок начинает урчать от голода.
— Что сказал доктор?
Папа снова кусает, и живот откликается новым урчанием.
— Он что-то говорил о повязке, но я не знаю, я вроде как прослушала.
— Лекси, это же касается твоего здоровья, — он пристально на меня смотрит.
Да, знаю, но я не могу сказать ему, что просто в ужасе от того, что творится в моей голове.
— Извини, пап, я все еще немного… не в себе, понимаешь? — папа кивает и кладет в рот последний кусок. — Ты можешь кое-что для меня сделать?