Открыв глаза, я вижу Дорис и другую медсестру; они стоят у моей кровати и разговаривают, одновременно проверяя мои показатели. Медсестра — не Дорис — ухватывает меня за руку, и я быстро отдергиваю ее.
— Алекса, как ты себя чувствуешь? — голова Дорис поворачивается ко мне в тот же момент, как я убираю руку.
— Нормально. Что случилось? — спрашиваю я, пытаясь отыскать взглядом маму, которая тут же вскакивает на ноги и идет к кровати.
— Ты упала в обморок. Мы пошли на прогулку, а ты потеряла сознание. Доктор Смит считает, что ты слишком себя нагружаешь, может, из-за боли ты и лишилась чувств.
Я качаю головой и смотрю на Дорис. Образ Хейли вспыхивает в моей голове. И все, что связано с ней.
— Здесь была медсестра, Хейли. Ее застрелили.
— Она была такой милой девушкой. Очень красивая медсестра, она так заботилась о пациентах.
Дорис тяжело вздыхает, ее плечи опускаются.
— Ее застрелили? Не сегодня, вчера, да?
Дорис с недоумением смотрит на другую медсестру.
— Откуда ты знаешь?
— Это было в новостях. Они поймали того, кто это сделал?
Парня со шрамом на лице.
— Полиция кого-то ищет, — говорит медсестра. — Откуда ты знаешь Хейли?
Она тяжело сглатывает, ее пронзительные глаза смотрят на меня с подозрением.
Черт. Я не могу рассказать им все, что знаю. Я бы и сама не поверила. Да и что я должна сказать?
«Эй, я видела, как ее убили. Кстати, я знала, что Джереми вернется домой раньше тебя». Даже в моей голове это звучит безумно. Меня запрут в психушке и выбросят ключ. Навсегда.
Паника медленно ползет по венам. Холодная дрожь разрывает мой позвоночник, и я дрожу от холода, охватившего тело.
— Я… — черт, Лекси, придумай что-нибудь, и побыстрее. — Я… Она была мила со мной, когда я пришла в себя после операции. Я помню ее.
На лице и мамы, и Дорис появляется облегчение.
— О, — вздыхает Дорис. — Она была одним из самых хороших людей, которых я знала, — ее голос стихает, когда она отворачивается от меня. Когда я замечаю слезы, сверкающие в ее глазах, мне хочется пнуть себя, потому что я это стала причиной этих страданий. Но мне нужно знать.
— Она была очень мила со мной.
— Подожди, это та медсестра, которая приходила за мной?
Мама смотрит на меня, на Дорис. Я киваю.
— Вот черт, — говорит Мама. — Ее застрелили?
Дорис кивает, и я едва не выпаливаю, что знаю, кто ее убил.
— У полиции есть какие-то догадки? — подталкиваю я Дорис, надеясь, что она скажет мне, что это парень со шрамом.
Дорис качает головой.
— Мы не располагаем информацией.
— Они вообще что-нибудь сказали?
Может, мне стоит рассказать им, что я видела? Черт возьми, я не могу. Они ни за что мне не поверят. Так обидно.
— Они ищут парня или девушку? — черт, сказать или нет?
— Они ничего не сказали. — Дорис медленно качает головой.
Давай, Лекси, скажи ей.
В голове кружится и кружится тайфун преследующих меня мыслей. Я должна поступить правильно, но я не могу рисковать, я не хочу, чтобы люди думали, что я схожу с ума.
«Скажи им!» — требует моя совесть. «Скажи им сейчас!»
Я провожу рукой по немытым волосам и тяжело вздыхаю.
— Все нормально? — спрашивает мама.
Вздохом я пытаюсь скрыть поглощающее меня смятение.
— Все нормально.
«Скажи им!» — снова кричу я на себя.
Если я скажу им, а они не поверят, то меня заставят пройти психиатрическое обследование. На меня будут давить, будут допрашивать так, словно я инопланетянка. Но если я скажу им, и они мне поверят, они захотят узнать, откуда я знаю, кто этот парень. Они проведут еще больше тестов, и я буду выставлена напоказ, как животное в зоопарке.
Я не знаю, что делать.
Побежденная собственным разумом и собственными рассуждениями, я решаю вообще ничего не говорить. Я не могу рисковать тем, что мне не поверят.
Расслабив плечи, я стараюсь как можно глубже загнать ощущение внутреннего противоречия.
Мои родители всегда учили меня, что если я могу кому-то помочь, я должна. Но сейчас, если я помогу Хейли, я выдам себя. Боль пронзает мое сердце, и горе затапливает меня с головой.
Она погибла из-за меня.
5 глава
Я дома уже больше недели, и иду на поправку. Я еще не вернулась школу: доктор сказал моим родителям, что в моем случае нужен более долгий уход, чем после обычной операции.
Но я чувствую себя хорошо. И я так рада, что те глупые видения, от которых я страдала, полностью исчезли.
Мама и папа носятся со мной, как наседки. Я ценю это, несмотря на то, что иногда чувствую себя дома как в клетке. Мама ходила в торговый центр, но меня с собой не взяла, потому что побоялась, что кто-то врежется в меня и повредит мне швы.