— Вы опять оправдываетесь. — Взгляд Поля был таким теплым, таким добрым, что у нее сжалось сердце и защипало в носу. — Я понимаю, вы просто падаете с ног. Отдохните.
— Я обещала Юлии заботиться о девочке, а… — У Уллы сорвался голос.
— Держу пари, что сама Юлия спит спокойно и не думает о ребенке, которого сбыла с рук.
— Она тоже не спала бы, если бы знала, что я не справляюсь с работой. — Улла устало облокотилась о спинку дивана. — У нее Хельга не плакала по ночам.
— Ради того, чтобы уговорить вас, она могла сказать что угодно.
— Не думаю, что она стала бы лгать в таких вещах.
— Только потому, что слишком устали и не можете мыслить связно. Дайте мне ребенка, пока не уснули стоя.
— Нет. Это моя работа. Я не имею права…
— Почему? По-моему, именно в этом и состоит родительский долг.
— Да, — ответила она, пытаясь справиться с запретными чувствами.
— Раз так, не спорьте. Давайте девочку сюда и отдыхайте.
Когда Улла передавала ему Хельгу, их пальцы соприкоснулись. От этого легкого контакта у нее перехватило дыхание, но, казалось, Поль не думал ни о ком, кроме дочери. Он держал Хельгу на сгибе локтя и внимательно всматривался в ее лицо. Почувствовав себя в безопасности, девочка судорожно всхлипнула, и уставилась на него широко открытыми глазами.
В этом было что-то священное: между отцом и ребенком устанавливалась магическая связь. Улла опустила глаза, понимая, что она здесь чужая.
— Вы тоже чувствуете это?
Испуганная Улла подняла взгляд и увидела, что Поль следит за ней. В его глазах горел синий огонь. Ее тут же бросило в жар.
— Чувствую? Вы о чем?
— О связи между нами. О том, что я пытался найти в Юлии, а нашел в вас.
Улла облизала губы, боясь поверить в его слова, но в глубине души понимая, что это правда.
— Это невозможно. Мы знаем друг друга всего несколько дней. Просто мы одновременно думаем об одном и том же. О вашей дочери. Вот и все.
Он покачал головой.
— Не отпирайтесь, Улла. Да, мы думаем о девочке, но этого мало. Параллельно происходит что-то еще. Зарождается чувство между мужчиной и женщиной.
У измученной Уллы брызнули слезы из глаз.
— Перестаньте, пожалуйста! Сейчас мне не до этого.
— Ладно, на сегодня достаточно. Но завтра… — Поль взял ее за подбородок и заставил поднять лицо. — Как говорится, утро вечера мудренее.
Его дыхание, отдававшее зубной пастой, коснулось ее губ. Одурманенная этим сладким наркотиком, Улла качнулась к нему. Ее веки налились свинцом. По щеке покатилась одинокая слеза.
Поль вытер ее кончиком пальца.
— Я не собирался заставлять вас плакать, — пробормотал он.
— Знаю, — еле слышно пролепетала Улла. — Не понимаю, что со мной происходит. Это на меня не похоже.
— Просто вам еще не случалось проигрывать битву с самой собой. — Свободной рукой он привлек ее к себе и поцеловал так нежно, что Улла затаила дыхание и забыла обо всем на свете. Увы, этот момент кончился слишком быстро. — Милая, вам нужно поспать, — неохотно отстранившись, сказал Поль. — Утром вы все увидите в другом свете. И поймете, что я прав.
Он прав по крайней мере в одном: Улла слишком устала и не могла думать связно. Но спать? Должно быть, он шутит! Разве можно уснуть, когда от его поцелуя кружится голова, а тело кричит криком?
Однако она покорно кивнула. Нужно отойти в сторону, пока она не сказала и не сделала какую-нибудь глупость. Хотелось прижаться к нему и прошептать: «Да! Нас действительно связывает что-то стихийное. Иначе почему сердце подсказало мне сразу же, как только я тебя увидела, что вся моя жизнь была долгой дорогой к тебе?»
Боже, что за чушь! Это жизнь, а не волшебная сказка. Ни одна женщина в здравом уме не клюнула бы на эти глаза, голубые, как Карибское море, и голос, завораживающий, словно узкие и темные переулки между старинными зданиями Фор-де-Франса. А что касается поцелуя… Увы, ее уже целовали, причем куда более страстно, чем это сделал Поль, но от этого мир не переворачивался вверх тормашками. Так почему же…
Но когда Улла добралась до кровати, усталость взяла свое. Она уснула, как только голова коснулась подушки. И слава богу! — мелькнула мысль. Только на несколько минут. Чтобы прийти в себя…
5
Но несколько минут превратились в четыре часа. Хотя было еще темно, часы на тумбочке показывали шесть. И в доме царила зловещая тишина.
Ею овладела паника. Хельга умерла. Задохнулась во сне!..
Еле дыша от ужаса, Улла соскочила с кровати и побежала в детскую. Кроватка была пуста, а в кресле-качалке у окна спал Поль. Его продолговатая тень падала на стену.
Рубашка выбилась из-под резинки хлопковых спортивных брюк. Ноги Поля были раздвинуты, но руки крепко держали Хельгу, прижимая ее к груди.
Улла застыла в дверях как вкопанная, пораженная контрастом нежной детской кожи со смуглой грудью взрослого мужчины. Девочка была маленькой, беспомощной и очаровательной.
А он? Во сне Поль казался юным и беззащитным; на подбородке пробивалась щетина, волосы падали на лоб, а ресницы лежали на щеках, как черные полумесяцы. Его грудь мерно вздымалась и опускалась при каждом вздохе.
Улла наслаждалась этой картиной, стараясь впитать в себя каждую деталь, которую потом можно будет вспоминать всю жизнь. Она знала, что это воспоминание будет самым драгоценным.
Она крадучись прошла на кухню, приготовила бутылочку со смесью, включила кофеварку, а потом вернулась в детскую, где все осталось по-прежнему.
— Поль… — прошептала она, тронув его за плечо.
Он рывком проснулся, обвел взглядом комнату, после чего посмотрел ей в глаза. В воздухе тут же вспыхнула вольтова дуга, и у Уллы гулко забилось сердце.
Наконец он заговорил. Голос Поля был густым как патока.
— Доброе утро, милая. Сколько времени?
— Уже седьмой час.
— Так поздно? — Он потянулся и осторожно расправил плечи, боясь потревожить Хельгу. — Ничего странного, что у меня затекла спина. Это запах кофе?
— Да.
Его улыбка была сонной, но действовала неотразимо.
— Сами предложите мне чашечку или заставите просить?
— Я хотела поменять Хельге пеленки и накормить ее, — смущенно пробормотала Улла, вспомнившая, что на ней нет ничего, кроме ночной рубашки.
— Позвольте сделать это мне.
— И пеленки тоже? — Она посмотрела на Поля с сомнением. — Кажется, раньше эта обязанность вас не привлекала…
— Ко всему можно привыкнуть, верно? — Он встал и пошел к пеленальному столику. — Милая, налейте нам кофе и не волнуйтесь. Если понадобится помощь, я позову.
Улла пожала плечами. Нужно было сходить за халатом и привести себя в божеский вид.
— Как скажете. Вы здесь главный.
— Тут мы с вами на равных, — слегка недовольно ответил он. — И в заботе о малышке, и во всем остальном… Возвращайтесь скорее. Нам есть о чем поговорить.
Когда Улла вернулась, он справился с пеленками и сумел скормить дочери половину бутылочки.
— Спасибо, — пробормотал он, взяв чашку кофе, но не сводя глаз с девочки. — Улла, скажите мне как профессионал, с ней все нормально?
— Нормально? — повторила она, сев на скамеечку для ног. — В каком смысле?
— Дело не в том, что девочка постоянно плачет. Она кажется очень слабенькой. По-моему, она с трудом держит головку.
Улла едва не засмеялась.
— Это пройдет, когда ее шейка станет сильнее.
— Так написано в книгах. Но там говорится, что это время уже должно было наступить.
— Вы читаете такие книги?
— Да. А почему вас это удивляет?
— Ну… вы… Вас не прельщала перспектива стать отцом. Во всяком случае, сначала.
— Что заставило вас сделать такой вывод?
Улла тут же поняла, что позволила себе лишнего. Все эти разговоры о равенстве и о какой-то связи между ними ничего не стоят. Тон Поля был ледяным.
Но брать свои слова назад поздно. Впрочем, Улла о них и не жалела. То, что вначале он не испытывал к дочери никакого интереса, не подлежит сомнению. Именно поэтому Улла боролась со своей тягой к нему. Она не хотела любить человека, для которого его бизнес был дороже ребенка.