Она бывала неожиданно и необоснованно резка с Кридом, отталкивала его даже в те моменты, когда ей хотелось, чтобы он ее обнял и успокоил. Вдруг ей казалось, что она превратилась в толстую уродину, но уже через минуту она ощущала себя красивой, окруженной заботой и любовью. Ее постоянно преследовало чувство голода, а по ночам вдруг хотелось каких-то особенных вещей — маринованного укропа или арбуза, чего никак нельзя было достать в индейском стойбище.
Их охотничий поход за бизонами длился уже почти две недели, до того вечера, когда она опрокинула миску с супом.
— Джесси, ты не обварилась? — озабоченно спросил Крид и потянулся к ней, чтобы взять ее за руку. Она резко оттолкнула его:
— Оставь меня в покое!
— Джесси…
— Ты слышал, что я сказала? Оставь меня в покое!
Он посмотрел на нее, не узнавая прежней Джесси, но потом, не обращая внимания на ее протесты, привлек к себе и крепко обнял.
— Джесси, все в порядке. Поплачь, если хочешь.
— Не хочу, — проговорила она и разрыдалась. Он прижимал ее к себе и тихонько покачивал, пока она не наплакалась вдоволь. Тогда в изнеможении она села к нему на колени и положила голову на плечо.
— Прости меня, Джесси, — сказал он тихонько. — Первое, что мы сделаем завтра же утром — это соберемся и уедем во Фриско.
Как он и пообещал ей, они оставили стойбище на следующее утро.
В дальнюю дорогу Тасунке Хинзи дал им лошадей, еды и одеяла.
Уже отъезжая от стойбища, Джесси почувствовала угрызения совести и глубокое сожаление. Произнести слова прощания оказалось труднее, чем она предполагала. Она уже привыкла и к Мато Вакува, и к Тасуик Хинзи, и к Санлате, а теперь поняла, что может больше их никогда не увидеть.
Она чувствовала за собой вину за то, что отнимает у Крида его народ, ведь он был так счастлив с людьми племени лакота, был умиротворенным и гораздо более спокойным, чем за все то время, что она его знала И все же, несмотря на это, ее тянуло в Сан-Франциско Ей хотелось найти Розу. Вполне возможно, это было как-то связано с ее беременностью, и у нее просто возникла необходимость находиться среди близких ей людей. Но какими бы ни были причины, она знала, что не успокоится до тех пор, пока они не найдут Розу. Для нее было важно знать, что с ней все в порядке. И пусть Роза не считала ее за сестру, она все равно оставалась Джесси единственной родственницей.
После того случая в поезде Крид решил, что они поедут на лошадях напрямик, по возможности обходя города и поселки, если только им не понадобится еда. Удаляясь от индейского стойбища, Джесси никак не могла отделаться от ощущения тревоги и мрачных предчувствий. Теперь они остались совсем одни на просторах огромной прерии.
Но весенней порой местность в прерии изумительно красива. Холмы и долины оживляли первые цветы. Деревья одевались ярко-зеленой листвой. Во все стороны, насколько хватало глаз, простирался изумрудный океан зелени. Природа жила своей жизнью. На ветвях деревьев заливались птицы; то и дело мелькали молодые пятнистые олени, пугливо прятавшиеся в тени кустарников при их приближении; толстые медвежата игриво катались в траве возле ручьев.
Опасаясь за состояние Джесси, Крид выбрал медленный темп передвижения, стараясь чаще делать привалы, чтобы она могла отдыхать.
Каждый его день проходил в заботах. Он следил, чтобы она имела достаточно пищи и больше пила чистой воды. Ближе к вечеру он выбирал тенистые лужайки и настаивал, чтобы она вздремнула, по крайней мере, с часок, пока он не разобьет лагерь и не сделает всю работу, кроме приготовления еды.
Несмотря на длинные переходы, проведенные в седле и на примитивную обстановку их походных стоянок Джесси никогда раньше не чувствовала себя такой любимой.
Как-то через неделю после отъезда из индейского стойбища, сидя вечером у костра, она задумалась над тем, как ей повезло, что рядом такой мужчина, который заботится о ней. И в этот момент ее ребенок впервые шевельнулся. От неожиданности и изумления дна на мгновение задохнулась. Крид немедленно оказался рядом с ней.
— Что с тобой? — спросил он встревоженно.
— Ребенок, — прошептала Джесси. — Он шевелится. — Она взяла руку Крида и прижала к животу. — Чувствуешь?
Крид покачал головой:
— Нет.
— Подожди.
Спустя некоторое время она почувствовала это снова, — слабенькое дрожание, словно трепет ангельских крылышек.
— Ну, а на этот раз почувствовал? — спросила Джесси.
Крид кивнул, глядя на нее изумленными глазами. Он, конечно же, знал и раньше, что Джесси беременна, но до сих пор ребенок не был для него осязаемой реальностью. И вот только теперь он впервые осознал, что у нее под сердцем бьется новая жизнь, ребенок, которому понадобится нечто гораздо большее, чем просто еда и крыша над головой. До этого момента он не чувствовал всей тяжести ответственности. Да и сам он еще никогда не казался себе таким неподготовленным, таким неумелым.
Но вот он ощутил нежное дрожание снова. И тут его охватило неведомое ранее чувство восторга. «Мое Дитя! — подумал он благоговейно. — Живое свидетельство нашей с Джесси любви».
В этот момент он любил ее, как никогда. И неважно, что он делал раньше, никогда он не сможет в по ной мере отблагодарить ее за то, что она подарила ему эту малую частицу бессмертия. Растроганный до глубины души, он привлек ее к себе, обнимая хрупкие плечи.
— Я люблю тебя, — прошептал он. — Ты это знаешь, ведь правда?
— Знаю.
— Я постараюсь быть тебе хорошим мужем, Джесси, и хорошим отцом нашему малышу.
— Ты и сейчас уже хороший муж, — ответила она. — И станешь замечательным отцом.
— Надеюсь.
— Не надо волноваться, Крид. Мы же вместе, помнишь?
— Помню, конечно, но…— Он сокрушенно покачал головой. Он охотился за беглыми преступниками и выслеживал перебежчиков без единого признака малодушия. Но то, что ему предстояло стать отцом пугало, и страх пронзал его до самых мокасин.
— Я тоже еще не была матерью, ты знаешь, — спокойно напомнила ему она, — а то, чего мы не знаем, узнаем вместе. — И она мягко рассмеялась. — Я вспомнила, как в городе одна дама рассуждала. что всемилостивый Боже дает первым детям твердые головки и много терпения, ибо их родители сами еще зеленые новички.
— Будем надеяться, что она права, — пробормотал Крид себе под нос, — потому что я такой же зеленый как и они, когда рождаются.
Путь до Сан-Франциско оказался неблизким. И хотя Крид свел ежедневные перегоны до минимума, Джесси путешествие оказалось чересчур утомительным. К концу дня ноги сильно уставали, спина болела и ей безумно хотелось только спать и спать. Крид выполнял всю работу и утром, и вечером. Перед сном он растирал ей спину и плечи, делал массаж ног. Обнимал ее, уверяя, что все будет в порядке, когда она беспричинно плакала. Время от времени они занимались любовью. В эти мгновения он бывал с нею особенно нежным и заботливым. Его поцелуи были по-прежнему пылкими и страстными, но в остальном он обращался с нею так осторожно, будто она могла рассыпаться в его
Джесси поняла, что его пугала ее беременность, что он боялся причинить боль ей или вред ребенку. Она старалась убедить его в том, что для них вполне нормально заниматься любовью, по крайней мере еще около месяца, хотя в глубине души и сама побаивалась. Она почти ничего не знала о беременности, родах и младенцах. И даже не держала ни одного на pyках.
Единственное, что ей запомнилось, так это случайный разговор матери со своей раскрашенной приятельницей о родах, подробно и с живописными деталями описывающей ту боль, которая бывает при этом. Другие женщины тоже нередко рассуждали на эти темы, а потом сразу же переходили к воспоминаниям о том, как и какая из их подружек или знакомых умерла при речах или провела в родовых муках несколько дней только для того, чтобы либо разрешиться мертвым ребенком, либо умереть самой.
Джесси старалась не думать об этих вещах. Она была молода и здорова. Она никогда не была до Крида с мужчиной. Она не употребляла крепких спиртных напитков и не курила. У нее всегда было достаточно пищи, и она могла много отдыхать. Естественно, ей нечего было бояться. Кроме боли. Молодые и старые, здоровые и немощные — все женщины сходились в одном: нет ничего хуже, чем боль при родах.