— Скоро мне уже не удастся тебя обхватить, — поддразнил он.
— Очень смешно, — ответила она. — Крид, как ты думаешь. Роза все еще здесь?
— Не представляю.
— А что, если ее здесь уже нет?
Он пожал плечами:
— Не знаю, дорогая. Могу сказать только одно: мы не двинемся с места, пока не родится ребенок.
—А что, если мы ее найдем, но денег у нее не окажется?
— Послушай, хватит тебе волноваться.
— Не могу с собой ничего поделать. У нас же нет денег. У нас нет даже элементарной одежды… Извини меня, Крид.
— Забудь об этом.
— Я не хотела жаловаться.
— Черт возьми, да у тебя же есть все основания для этого. Ты заслуживаешь во много раз лучшей жизни, чем сейчас.
— Крид, ну пожалуйста, не говори так.
— Это правда, и ты это прекрасно знаешь. — Он глубоко вздохнул. — Тебя могли из-за меня убить. Теперь ты ожидаешь ребенка и…— Он выругался про себя: «Беременна, да к тому же еще и замужем за человеком без денег, без будущего, замужем за беглым заключенным, над которым висит неисполненный судебный приговор». — Пойдем-ка лучше вниз, вода в ванне остывает.
«Спорить с ним бессмысленно», — подумала Джесси. А если бы и был смысл, то она все равно так смертельно устала, что ей сейчас не до этого.
Внизу он быстро поцеловал ее и вышел из дома, не оглядываясь.
С тяжелым вздохом Джесси последовала за Энни росс по узкому коридору в комнату, где стояла большая оцинкованная ванна. Два больших пушистых полотенца лежали на видавшем виды стареньком комоде.
— Можете не торопиться с мытьем, — сказала Энни Росс, улыбаясь. — Из моих постояльцев никто не просит приготовить им ванну посреди недели.
— Благодарю вас, миссис Росс. Вы очень добры.
— Фу, какая мелочь. Не забудьте: обед ровно в шесть.
— Да, мэм.
— Зови меня Энни. Мы здесь не очень-то придерживаемся официального обращения.
— Спасибо, Энни.
Помахав ей рукой, Энни Росс вышла из комнаты.
Джесси заперла за нею дверь, сбросила пропылившуюся одежду и осторожно ступила в ванну. Когда вода покрыла ее всю, она блаженно вздохнула. Ей никогда не приходило в голову, что горячая ванна может показаться такой роскошью. Хоть индейцы и совершают омовения каждый день, но у них нет горячей ванны: мужчины и женщины моются в холодной реке.
Она провела пальцами по воде. И ей вдруг захотелось, чтобы Крид больше не думал, что обманывает ее ожидания. Не так уж ей и хочется иметь собственный дом, красивую одежду, много денег. Все, что ей нужно — это Крид.
Со вздохом Джесси прикрыла глаза: «Хотя было бы совсем неплохо иметь и дом, и одежду…»
Примерно через час Крид зашел в салун «Голден Страйк», где заказал кружку пива. Он продал лошадей и купил новые штаны. Для Джесси он приобрел nanv платьев, нижнее белье, туфли, чулки и щетку для волос. Чтобы не растранжирить все деньги, он остался в старых мокасинах и рубашке из оленьей кожи. Люди, безусловно, косились бы на Джесси, если бы она стала щеголять в индейском платье, но вряд ли кто-нибудь станет осуждать его за рубашку и мокасины. На улицах Сан-Франциско полно мужчин, одетых кто во что — от костюмов, сшитых портными восточного побережья на заказ, до домотканых рубашек и техасских защитных кожаных штанов поверх брюк.
Фриско казался большим плавильным котлом народов: мимо Крида проходили мексиканцы, негры китайцы, даже несколько индусов. Он понял: среди иммигрантов наибольшую часть составляли китайцы. Кто-то, он не мог вспомнить кто, говорил ему, что больше двух тысяч китайцев было занято здесь только в прачечном бизнесе. Некоторые фирмы, меняя рабочих и вывески, работали круглосуточно. Китайцы жили в Чайнатауне — суетливом и шумном районе города, пестро украшенном большими иероглифами и яркими развевающимися лентами, переполненном забегаловками с разнообразной экзотической пищей и магазинчиками со всякими восточными товарами. Чайнатаун славился своими большими магазинами и складами, полдюжиной аптек восточной медицины, китайским театром и несколькими роскошными ресторанами, в которые нередко захаживали граждане и неазиатского происхождения.
Большинство негров жили в районе к западу от Монтгомери-стрит. Их нанимали на работы, связанные с тяжелым физическим трудом; они работали механиками, официантами, носильщиками, парикмахерами. Но среди них встречались и бизнесмены. Негритянская община располагала своей культурной организацией и издавала еженедельную газету «Элевейтор».
Наконец, в городе существовал и печально известный Берберийский берег— ворота в преисподнюю, если она вообще существует. Можно было только пожалеть того бедолагу, который осмелился бы бродить по улицам вблизи берега. Любой болван, вознамерившийся поискать острых ощущений в публичных домах и игорных притонах, становился там законной добычей для вербовщиков, поставлявших матросов на торговые суда. Очень немногие мужчины, отплывавшие в море от Берберийского берега, делали это по своей воле. А большинство, накурившись предложенных им по дешевке сигар или напившись джина с наркотиками, оказывалось в море обманным путем.
Сан-Франциско был дьявольским городом. Женщин было мало, основное население составляли молодые мужчины. Но, несмотря на свою малочисленность, женщины уже успели о себе заявить. Благодаря их влиянию, азартные игры по воскресеньям были запрещены еще в 1855 году. Но помимо карт было много и других развлечений — танцы, банкеты, скачки, собрания любителей хорового пения, концерты, театры, петушиные бои, бои быков. И это было еще не все, чем могли заняться мужчины.
Крид потягивал пиво и осматривал бар. «Если Роза еще в городе, то наверняка работает в каком-нибудь из этих притонов», — думал он. И хотя его совсем не прельщала перспектива осматривать каждый кабак в этом городе, он тем не менее знал, что это был единственный выход. Оставалось надеяться, что у него хватит здравого смысла не попасть на Берберийский берег. И хотя вернуть деньги хотелось необычайно, свою шкуру он оценивал все же дороже четырех тысяч баксов.
Глава ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Крид вернулся к ужину. Найдя на комоде воду в кувшине, он умывался, пока Джесси одевалась. К столу они спустились последними. Он всегда чувствовал себя не слишком уютно в благовоспитанном обществе, а тем более теперь, когда пять пар глаз враз уставились на них. С бесстрастным лицом он подал Джесси стул и занял свободное место рядом.
С их приходом разговоры за столом стихли. Ему казалось, что любопытство каждого из этих людей поочередно накатывалось на них, подобно волнам океана, непрерывно омывающего пляжи у мыса Буэна.
Энни Росс встала и улыбнулась своим постояльцам.
— Это мистер и миссис Маклин, — произнесла она, представляя вновь прибывших. — Джесси и Крид, позвольте мне представить вам мисс Мейбел Даунинг мистера Артемиса Коулбурна, Уайта и Пола Робинсон и мисс Патрисию Спеллинг.
Сосредоточившись только на том, чтобы угадать по глазам мысли сидящих за столом троих мужчин и двух женщин, Крид не расслышал их имен, хотя и узнал в Поле Робинсоне человека, только что купившего у него лошадей.
Когда Энни Росс покончила с формальным представлением сторон, она села на свое место и передала Криду блюдо с жареными цыплятами. Мало-помалу разговоры возобновились.
Джесси улыбалась и вежливо поддерживала разговор о пустяках с сидевшей рядом с нею женщиной. Что касается Крида, то он предпочитал хранить молчание. Он никогда не считался говоруном и теперь не видел большого смысла вмешиваться в разговоры малознакомых ему людей. Однако, прислушиваясь к разговору, который шел между ними, он почерпнул немало полезного. Например, братья Робинсон совместно владели платной конюшней. Женщина, по фамилии Даунинг, работала школьной учительницей и была не замужем. Патрисия Спеллинг держала магазинчик дамских шляп. Артемис Коулбурн работал в банке и ухаживал за Патрисией Спеллинг.
Ужин почти закончился, когда Уайт Робинсон задал вопрос, который рано или поздно должен был возникнуть.