В восемь лет ты влюбился в свою маму. Влюбился в нее в яблоневом саду июньским полднем, когда деревья стояли в цвету. Это указано в твоем досье. Финансовые психоаналитики ничуть не уступают обычным и всегда тяготеют к Эдиповой стадии, даже если та проходит без отклонений.
Все дети влюбляются в родителей противоположного пола. В разное время и в разной степени, но влюбляются и проносят этот образ через всю жизнь. Но образ — это не только мысленная картинка, он вбирает в себя комплекс воспоминаний: обстановку, звуки, продукты нашего зрения, осязания и обоняния.
Мои духи, пусть и подсознательно, напомнили тебе о матери, а вкус губной помады (я делала ее на заказ, изучив досье твоей матери) завершил иллюзию. Двойная атака на оба твоих чувства вернула ощущение покоя, который ты испытывал в присутствии матери, возродила ее идеальный образ, спроецированный затем на меня.
Оглядываясь назад, не могу поверить, что зашла так далеко в стремлении получить объект своих мечтаний, ныне утративший для меня всякую ценность.
Завтра, подписывая контракт, не волнуйся об оговорке. Мне больше не нужна «Синяя птица». Я согрешила против истины, сказав, что культ автомобиля — вещь абсолютно естественная, сродни обрядам плодородия в древнем Египте или поклонению богам дождя у племени Зуни. Мною двигало желание доказать тебе, да и себе тоже, что мой отец ошибается в своих нападках на церковь Счастливого путника. Страх голодной смерти редко порождает благородные намерения, а торгаши не заменят слуг Господа. Отец был прав от начала до конца.
Ты, наверное, гадаешь, почему я передумала и пишу все это? После твоего ухода я сидела в этой нелепой квартире и думала, как ловко разыграла карты. Но я не учла кое-чего — не учла, что сама в свое время была ребенком и точно так же влюбилась в родителя противоположного пола.
Знаешь, когда я влюбилась в отца, Марк? Когда он впервые прокатил меня по Трассе.
Бретт стоял в серой гостиной и ждал, когда в душе поднимется ненависть. Ждал долго и хладнокровно, с пустотой в сердце. Настойчивое гудение новостной лампочки вернуло его к реальности. Включив тривизор, Бретт педалью переключал каналы. Наконец, гудение прекратилось и красный огонек потух.
На экране возник мрачный силуэт тюремного корабля. Позади виднелся Череп-Хилл, чернильное пятно на фоне розоватого неба. На краю антропоморфного обрыва, граничащего со стартовой площадкой, стояла крошечная фигурка — неразличимая для других, но никак не для Бретта.
Пустота вдруг исчезла, явив осознание, что ждать ненависти бессмысленно. Вид Линды, готовящейся обратиться в прах под соплом ракеты, напомнил вечную истину, что любовь — это вещь в себе, не привязанная ни к каким факторам.
Бретт рванул в гараж, одним махом запрыгнул в «Сенеку», напрочь позабыв о смертельной ловушке для угонщиков. Вспомнив, дернулся было вылезти, но не успел.
Заряд угодил ему в плечо. Вместо боли Бретт испытал оцепенение, сменившееся дикой злобой. Наклонившись, он с мясом выдернул смертоносный механизм и зашвырнул в угол гаража, пытаясь понять, как люди докатились до того, что стали ценить вещи больше жизни.
Он гнал по Периферия-Сити, стремясь поскорее попасть на Трассу. Если повезет, можно успеть увидеть Линду, а если повезет вдвойне — даже вытащить ее из-под сопла прежде, чем дадут старт. Неподалеку от перекрестка случилась авария четырех машин — две «Сенеки», «онеида» и «кортес». В покореженных остовах виднелись изуродованные тела, повсюду на дороге — разбитое стекло, плавающее в лужах крови. Спасатели уже явились на место трагедии и готовились отделять плоть от металла. Выживших, как обычно, не было.
Бретт повидал тысячи аварий и всегда относился к ним равнодушно. Нынешняя же, непонятно почему, ужаснула. Кровь, плоть и покореженный металл стояли перед глазами, даже когда Трасса скрылась из виду. Впервые он задался вопросом: а ради чего?
Завидев острые шпили корабля, вонзающиеся в утреннее небо, Бретт сбавил скорость и тут же уловил запах гари. Дыра в приборной панели, где раньше помещался «Полкан», ярко искрила. Господи, «Сенека» горит! Первым порывом было остановиться и потушить огонь, но при мысли о Линде на холме, собирающейся принести себя в жертву, нога словно приросла к акселератору. Глаза, не мигая, уставились на розовеющий небосвод, куда в любую секунду мог взмыть корабль, распыляя огненные брызги.
На подъезде к Череп-Хилл стояло заграждение и новый знак, гласивший: «РАЗМЫТАЯ ДОРОГА». Припарковавшись у обочины, Бретт стал лихорадочно шарить под сиденьем в поисках огнетушителя. Внезапно из ожившей диспетчерской раздался громовой глас: