Я по-прежнему не был уверен, действует ли он согласно своим полномочиям, но решил не возражать. Мне была любопытна причина его визита.
— Разумеется, согласен, — ответил я.
— Значит, вы признаете, что принудительная моногамия — единственно верный ответ массовой полигамии, процветавшей в двадцатом веке и приведшей к полному краху института семьи в двадцать первом? Вы признаете, что необходимо беспрекословно следовать принципам супружеской верности? Что нельзя ставить под сомнение вычисления Брачного Интегратора, ибо они идеальны с эмоциональной, физической и интеллектуальной точки зрения…
— Да признаю, признаю, — нетерпеливо буркнул я. — Что вам еще надо?
— И что прелюбодеяние, — не останавливался Тэйг, — есть самое позорное преступление против общества, которое может проявляться различным образом — например, когда мужья, или будущие мужья с вожделением смотрят на женщин, не являющихся их женами либо будущими женами! Согласны вы с этим, мистер Бартлетт?!
— Послушайте, инспектор, я весь вечер провел у преподобного психиатра. Он знает о моих сексуальных предпочтениях куда больше меня самого. Если сомневаетесь в моей готовности к браку, прочтите его заключение.
— Психиатры морочат людям голову, — отрезал Тэйг. — У меня свои методы. Спрашиваю в последний раз. Мистер Бартлетт, вы действительно согласны с теми постулатами, что я только что изложил?
— Абсолютно! — подтвердил я.
— Тогда почему вы смотрели с вожделением на девушку, которая сегодня принимала ваше заявление?
Вопрос застал меня врасплох. Инспектор явно был фанатиком — и фанатичность полностью исказила его восприятие, заставляя видеть грех там, где греха не было. Джулия Прентис была из тех женщин, на которых невозможно смотреть с вожделением. Я вдруг понял, что именно это меня и привлекло.
Мои щеки запылали от злости. Ясно, что Тэйг непременно истолкует проявление гнева как проявление чувства вины. Он уже твердо решил, что я виновен, и ничто теперь его не переубедит.
Все же я постарался взять себя в руки и произнести как можно спокойнее:
— Инспектор, вы, наверное, чересчур долго постились. У вас, видно, галлюцинации.
Тэйг ни капли не оскорбился. Напротив, он улыбнулся, поднимаясь на ноги. Но в глазах его читалось безумное удовлетворение, которое могло быть как следствием невероятной преданности делу, так и близящегося сумасшествия.
— Я и не ждал от вас честного ответа, мистер Бартлетт, — сказал он. — Я лишь хотел уведомить вас, что любые знаки внимания, которые вы решите оказать Джулии Прентис, не останутся без внимания Брачной полиции — и наказания.
— Вы можете идти, — ответил я, открывая дверь.
— Не забывайте, что я могу вернуться, мистер Бартлетт. И помните новую заповедь — не смей глядеть на женщину с вожделением!
Слегка покачиваясь, долговязый инспектор покинул мое жилище. Сжав кулаки, я с трудом сдерживал ругательства, которые вертелись на языке. Когда входная дверь захлопнулась, я без сил прислонился к ней.
Я слышал рассказы о фанатиках, истовых поборниках супружеской верности. Мне даже доводилось присутствовать на публичном побитии камнями в Колизее и видеть окровавленные тела на песке арены. Но до сего момента ни то, ни другое не открыло мне глаза на истинную суть вещей.
Одержимость производством и потреблением на стыке двадцатого и двадцать первого веков привела к неизбежному металлическому кризису. Материальное мироустройство начало рушиться, и люди попытались найти спасение в религии. Последующее объединение двух крупнейших церквей стало поворотным событием в истории. Вскоре священнослужители начали представлять интересы народа, в одежде возобладал целомудренный пуританский стиль, а список праведной литературы ограничился Библией, «Потерянным раем», «Путешествием Пилигрима», «Алой буквой» и «Божественной комедией».
И первый Совет духовенства, и первый преподобный президент проявили изрядное рвение в создании и принятии брачного законодательства. К тому же, привычка жить без излишеств уже утвердилась в мире, где почти не осталось плодородной земли. Брачный Интегратор превосходно вписывался в новый порядок вещей, подтверждая непререкаемость новых законов. Таким образом, право каждого человека на вступление в брак стало обязанностью.
Самоубийство родителей заставило меня с большим недоверием относиться к бракам, заключенным по машинному расчету. Недоверие лишь усилилось после прочтения запрещенных книг, добытых на свалке. Согласно тем книгам брак всегда выглядел как весьма сложный процесс, все тонкости которого вряд ли могла учесть даже самая гениальная машина.