Быстро же он догадался, где находится, подумал Саракка. Несмотря на охранные заклятья, маг чувствовал бы себя уверенней, если б рядом находились воины светлейшего - пусть не сотня, а хотя бы десяток. Потом он вспомнил, что сделал с десятком отличных бойцов этот северянин, и ему стало совсем неуютно.
- Ты кто? - Синие пылающие глаза уставились на молодого звездочета.
- Саракка, придворный маг светлейшего дуона Дамаста, - пробормотал тот, стараясь сдержать дрожь в голосе. Сейчас Саракке казалось, что он непредусмотрительно пробудил демона, с которым не в силах совладать.
Но варвар не двигался с места и никак не проявлял враждебности. Он посмотрел на стол, где льдисто блистали два клинка, глаза его сверкнули, но рука не протянулась к оружию; видно, хозяин колдовского чертога казался ему не опасным.
- Значит, ты маг дуона, владыки города Ста Зиккуратов, - сказал он, и я нахожусь в твоем подземелье... Под одной из этих ваших ступенчатых пирамид, так?
Саракка кивнул.
- Я вижу, тебе случалось бывать в Дамасте, - в тоне его звучал невысказанный вопрос.
- Да, - варвар вытянул правую руку и уставился в пустую ладонь. Выходит, ты, Саракка, чародей... Какой же? Черный или белый?
Молодой маг, постепенно обретая уверенность, усмехнулся.
- Ни черный и ни белый, странник. Я просто служу своему владыке верой и правдой, кормясь от его щедрот.
Голова варвара качнулась.
- Вот о таких-то мне и говорил Учитель, - вымолвил он, и слова эти были для Саракки непонятны. - Еще не черный, но уже не белый... Серый, должно быть? - Взгляд его снова метнулся к лицу молодого звездочета. - И что же, ты меня пленил? По приказу своего дуона?
- Нет. Тебя подобрали в беспамятстве у северной окраины Дамаста и доставили ко мне, - Саракка решил пока не говорить, куда на самом деле отвезли пришельца и что он натворил - там, на этой самой северной окраине. - Я дал тебе некий эликсир, - маг снова улыбнулся в доказательство своих дружеских намерений, - и ты пришел в себя. Теперь мы можем побеседовать.
- Выходит, ты меня вылечил? Что ж, благодарю, - процедил варвар с явным недоверием. - Но все это выглядит странно... очень странно... Я не ранен... - Его огромные ладони скользнули по выпуклым мышцам груди и живота, спустились на бедра и застыли на коленях. - Да, не ранен... а был бы ранен, так справился бы и с этой бедой... С чего бы мне падать в беспамятстве, а? Как ты полагаешь, чародей? - Его пронзительные синие глаза с подозрением уставились на Саракку.
- Вот об этом я бы и хотел услышать, - вымолвил звездочет. - Такого воина, как ты, не собьешь с ног одним ударом... разве что удар сей нанесла не человеческая рука!
- Не человеческая рука? О чем ты говоришь? - В глазах варвара отразилось недоумение, потом губы его внезапно дрогнули, и он прошептал: Великий Митра! Что же случилось?
Саракка невольно откинулся в кресле, когда северянин сделал стремительный и непонятный жест: ладони его взлетели к груди, пальцы чуть скрючились, словно он пытался удержать в них невидимую сферу, взгляд застыл, направленный куда-то в пространство, лицо окаменело. Это длилось лишь краткий миг, но Саракка успел подумать, что наблюдает некий странный обряд либо неведомое ему чародейство; затем чужеземец резко выдохнул воздух и в отчаянии ударил себя кулаком по лбу.
- Сила!.. - простонал он. - Сила покинула меня! И я все вспомнил! Вспомнил, испепели Кром мою печень и сердце!
Кабачок стоял на опушке пальмовой рощи, в сотне шагов от въезда в город, пробитого в нижнем этаже пятиярусного зиккурата. Конан добрался сюда по северному тракту, начинавшемуся у небольшой крепостцы, что стерегла гирканскую степь; он отшагал ночь, день и снова ночь, не чувствуя усталости, иногда переходя на бег, обгоняя встречавшиеся по дороге крестьянские повозки. Сила играла в нем, ее живительные потоки струились сверху, с небес, и от теплой плодородной почвы, от деревьев и трав; он ловил эти всплески астральной энергии, заботливо распределяя по всему телу - так, чтобы каждый мускул, каждая жилка насытились, напились вдосталь. Он не ощущал ни голода, ни усталости - ни сейчас, ни в минувшие дни, на всем долгом пути от пещеры Учителя до рубежей Дамаста.
Но все же человек должен есть и пить, а потому, принюхавшись к аппетитным запахам вина и жареного мяса, Конан свернул с дороги. Кабачок ему понравился. Под навесом, с трех сторон увитым виноградными лозами с большими - в ладонь - листьями, находился десяток гладко оструганных столов из светлого дерева; при них - массивные широкие лавки с плоскими кожаными подушками. С четвертой стороны на козлах лежала длинная доска, уставленная расписными кувшинами и кружками из обожженной глины. За ней виднелись торцы нескольких бочек с медными кранами и очаг, на котором в сковородках и кастрюлях что-то шипело и скворчало, испуская соблазнительные ароматы. У очага суетился повар в белой набедренной повязке; сам же хозяин заведения, толстяк с перевитой ленточками бородой, разливал рдеюще-красный напиток. Ему помогала черноглазая стройная девица в коротеньком хитончике, торопливо разносившая кувшины по столам; талия у нее была стройной, пышные груди - соблазнительными, а ноги - длинными и округлыми. Взглянув на нее, Конан подумал, что стоит и заночевать в таком приятном месте. Наверняка он мог найти здесь не только мясо и вино, но все прочие утехи, коих был лишен много дней, во время сурового послушничества у наставника.
Половина столов была занята - там гуляли солдаты. Судя по всему, непростые - колесничие, отборные воины местного владыки; их боевые повозки, сверкавшие бронзой, стояли на обочине дороги, а выпряженные кони паслись в рощице. Конан, не желая слушать их галдеж и грохот то и дело сдвигаемых кружек, выбрал место подальше, швырнул под лавку свой дорожный мешок и сел. Покопавшись в кошеле, он выудил пару серебряных монет и начал небрежно подбрасывать их в ладони, с почти детской радостью ощущая, как струившаяся от пальцев ниточка Силы крутит и вертит в воздухе блестящие диски.
Черноглазая служанка, оттащив на столы колесничих последний кувшин, подошла к нему. Конан усмехнулся; пунцовые губки девушки дрогнули в ответной улыбке. Определенно, она была очень недурна!
- Что желает чужеземец?
Он осмотрел ее с ног до головы, и черноглазка зарделась.
- Вина, моя красавица, и мяса! Много вина и много мяса!
- Больше ничего?
- Ну почему же? И все остальное, что ты можешь предложить!
Конан метнул ей монеты, и девушка ловко поймала их.
- Все остальное стоит дороже мяса и вина, - ее улыбка сделалась лукавой. - Хотя с таким богатырем, как ты, опасно спорить и торговаться.
- Я не торгуюсь с женщинами. - Рука Конана снова прогулялась в кошель, и теперь на его ладони сверкала горстка золота.
- О! - Черные миндалевидные глаза девушки округлились. - Почтенный чужеземец богат!
- И щедр!
- И хорош собой!
- И ласков!
- И хвастлив... немного!
Они одновременно расхохотались, увлеченные этой игрой, и девушка убежала, сверкая округлыми бедрами. Конан поглядел ей вслед и решил непременно остаться ночевать. Может, она и не была красавицей, повергающей ниц единым взглядом, ну так что ж? Много дней он не касался женского тела - и то, что сейчас посылал случай, его вполне устраивало.
Вскоре на его столе появились два кувшина с розоватым вином, плетеное блюдо со свежими лепешками, тарелка с тушеной бараниной, еще одна - с двумя молодыми петушками, обжаренными на вертеле, и несколько больших гроздей сочного винограда, выложенного на зеленые листья. Черноглазка таскала молодому и симпатичному путнику всю эту снедь, перебрасываясь с ним то шуткой, то лукавым словечком, то озорным взглядом; и Конан чувствовал, что его шансы приятно провести ночь растут с каждой выпитой кружкой вина. Кстати, напиток показался ему кисловатым, хотя мясо и петушки были приготовлены отменно.
Покончив с первым кувшином, киммериец встал и направился прямиком к хозяину, торчавшему у бочек подобно расплывшемуся холму на фоне горного хребта. Он играл ленточками, вплетенными в бороду, и поглядывал на колесничих, шумно пировавших за сдвинутыми столами - не испытывают ли почтенные воины в чем-либо недостатка.
Конан выложил на доску серебряный кругляш.