Когда колесничих осталось не больше половины, они словно прозрели. Вокруг валялись трупы их товарищей - с отсеченными головами или разрубленные чудовищным ударом от плеча до паха; кровь покрывала землю, столы и скамьи, ее алые струйки тянулись среди мисок и разбитых кувшинов, смешиваясь с вином; оружие, выщербленное и погнутое, превратилось в бесполезный хлам. И эти жалкие мечи и копья не могли защитить от грозного гиганта, что надвигался на кучку солдат словно смерч на песчаные барханы!
Да, их оружие, их воинская выучка, их храбрость и сила, их многочисленность - все было бесполезно, ибо сражались они не с человеком. И, поняв это в некий миг прозрения, воины светлейшего дуона утратили мужество и пустились в бегство.
Они мчались со всех ног, переворачивая лавки и столы, и каждый, объятый ужасом, вопил свое. Один кричал - "Оборотень!", другой "Колдун!", третий хрипел, растягивая трясущиеся губы - "Демон!" Конан, все еще пылая яростью, погнался за тем, который издавал невнятный и нечленораздельный вой; похоже, он был напуган сильнее прочих, и глотка окончательно ему отказала. Киммериец догнал его в три прыжка, сбил кулаком на колени, занес клинок...
Бородатое лицо солдата, потное, искаженное ужасом, маячило перед ним; "Не убивай!" - молили темные колодцы глаз, "Не убивай!" - шептали пересохшие губы. Не убивай, не убивай, не убивай... На миг Конан услышал и другой голос, резкий, словно карканье ворона или отрывистый клекот хищной птицы: "Пощади того, кто просит пощады!" Но он не привык щадить.
Сверкнув, меч киммерийца опустился. И вместе с ним сверху обрушилась тьма.
- Он ушел, светлейший, - произнес Саракка и почтительно поклонился.
- Ушел? - густые брови дуона гневно сошлись на переносице. - Как это - ушел? Без моего соизволения? Кто осмелился отпустить его, маг?
Саракка сглотнул слюну. Страх терзал его, но лицо молодого звездочета казалось уверенным и спокойным. Тасанна, властелин Дамаста, отличался отменным здоровьем, и Саракка знал, что еще долгие годы будет служить ему. Чтобы не очутиться в яме с пауками или под копытами жеребцов, надлежало обуздывать свой страх и разумным словом утишать гнев владыки. Тасанна был вспыльчив, но совсем неглуп и склонен прислушиваться в толковым речам своих советников.
- Кто осмелился его отпустить? - вновь повторил светлейший, и Саракка, шевельнув непослушными губами, отчетливо вымолвил:
- Я, повелитель.
Лицо дуона окаменело, пальцы стиснули львиные головки резных подлокотников. Рантасса и Тай Па, как всегда сидевшие по обе стороны трона, обменялись быстрыми взглядами и опустили головы. Как показалось Саракке, в глазах кхитайца мелькнуло сочувствие.
- Ты забываешься, маг, - медленно произнес Тасанна. И тон его, и слова выражали крайнюю степень неодобрения, за которой маячили кол, веревка и подкованные железом копыта. Обычно он называл Саракку мудрецом или звездочетом, словно желая подчеркнуть возвышенную сторону его занятий; "маг" звучало в устах светлейшего подобно ругательству.
- Ты забываешься, маг, - снова раскатился под сводами покоя сильный и властный голос. - Ничто в Дамасте не совершается без моего соизволения, и тот, кто забывает об этом, подлежит жестокой каре!
- Разумеется, мой владыка, - молодой звездочет покорно склонил голову. - Но разве ты сам не прислушиваешься к желаниям Лучезарного? И разве обещанные им блага - процветание державы и твое драгоценное здоровье - не стоят жизни одного человека, пусть и виновного перед тобой? К тому же, как мы выяснили, на нем лежит рука Матраэля, и он подсуден только Ему.
Несколько мгновения дуон размышлял, то поглаживая завитую тугими кольцами бороду, то играя тяжелой цепью; потом взгляд его обратился к Тай Па.
- Что скажешь, сиквара?
Кхитаец прочистил горло.
- Я полагаю, владыка, что лучезарный Матраэль, желая испытать мудрость детей своих, загадал нам три загадки. И в том мне видится глубокий смысл, ибо во многих странах, особенно древних, таких, как Стигия, Кхитай и наша преславная держава, три почитается священным числом. Итак, - Тай Па поднял тонкую руку и загнул один палец, - первое мы исполнили: наш молодой мудрец верно разгадал небесное знамение и нашел того человека, северного воина, на коего указывала Хвостатая Звезда. Исполнили мы и второе, догадавшись, что варвара нельзя предать казни или пытке, ибо он несет кару, назначенную богом, и неподсуден законам смертных. Наш мудрец, - сиквара подчеркнул это слово, загнув второй палец и слегка склоняя голову в сторону Саракки, - нашел способ излечить северянина... вернее, на время вернуть ему память. Оставалась третья задача: доискаться решения Матраэля насчет его дальнейшей судьбы. Мы могли задержать этого пришельца, казнить после допроса с пристрастием или отпустить. Саракка его отпустил, и, я думаю, сделал правильно.
- Почему?
Тай Па пожал плечами.
- Повторю, мой повелитель: сей человек несет кару, назначенную богом, и неподсуден законам смертных. Он немногое поведал почтенному Саракке о жизни своей, о целях странствий и надеждах души и сердца, но и того, что узнал наш мудрец, достаточно. Мне кажется, бог испытывает этого варвара с севера... испытывает жестоко, готовя к некоему свершению, предстоящему в будущем... Можем ли мы - из любопытства или прихоти - вмешиваться в такое дело?
- Может, ты и прав, - произнес дуон, и Саракка с облегчением заметил, что чело властелина Дамаста разгладилось, а движения рук, теребивших бороду, сделались медленными и плавными. - Может быть, ты и прав, но все сказанное сейчас всего лишь слова... да, слова, которые нуждаются в бесспорном доказательстве. Верно ли поняли мы волю Лучезарного в последнем, третьем, случае? И верно ли поступил мудрец, решив все за нас?
Взгляд дуона остановился на Саракке, и тот, ободренный возвращением титула мудреца, многозначительно откашлялся.
- Я могу представить такое доказательство, владыка. Оно будет ясным и бесспорным; бог сообщит нам, что воля его исполнена, а значит, все благодеяния, обещанные Им, прольются на Дамаст подобно освежающим водам Накаты.
- Ты уверен в том?
- Да, мой повелитель. Скажи, выходил ли ты из своих покоев вчерашней ночью? Примерно в то время, когда к варвару, к этому северянину, возвратилась память?
Дуон кивнул.
- Я прогуливался по террасам дворца перед сном. Вместе с Рантассой, так? - Полководец кивнул. - Мы любовались звездным небом и вспоминали молодость... - на губах владыки мелькнула мечтательная улыбка, так не вязавшаяся с суровым выражением его лица.
- Вероятно, и ты, и доблестный Рантасса, заметили, что Хвостатая Звезда, возвестившая нам волю Матраэля, сияет по-прежнему ярко, указывая на небесного Воина?
- Да, истинно так! Она пылала сильнее прочих глаз Лучезарного, словно напоминая нам, что Его повеление еще не исполнено до конца. Мы с Рантассой говорили и об этом.
- Не желаешь ли взглянуть, взойдет ли Звезда сегодня ночью? После того, как мы завершили дело с этим северянином?
- А! - Руки Тасанны, гладившие бороду, замерли. - Понимаю, мудрец, понимаю... Да, то было бы бесспорное знамение! Видимый знак того, что воля бога свершилась, как и надлежит!
- Скоро стемнеет, - негромким голосом произнес Тай Па.
- Да, скоро стемнеет! - Дуон стремительно поднялся, скрипнув креслом, и трое сановников торопливо встали вслед за ним. - Пошли! Прогуляемся наверх, оттуда видно лучше всего. Наступает вечер, и скоро Лучезарный сам разрешит наш маленький спор... - Он бросил взгляд на Саракку и усмехнулся; впрочем, вполне милостиво.
Они покинули покой, убранный багряными коврами, и вышли в широкий коридор, а затем на террасу пятого этажа. Сзади топотали тяжелые сапоги гвардейцев охраны, позванивали кольчуги, терлись о наплечники заброшенные за спины щиты. Лестницу, что вела на плоскую кровлю, еще не освещали факелы - сумерки только-только начали сгущаться. Шагать по шероховатым гранитным ступеням было приятно и легко; казалось, лестница ведет прямо в небо, густо-синее в этот закатный час. Такого же цвета, как глаза северянина, припомнил Саракка, невольно улыбнувшись. На сердце его снизошел покой; он был уверен, что Матраэль подаст нужный знак.