– Мне пора, Sunni. Пётр Аркадьевич Столыпин пришел с докладом. С Алексеем, когда он взойдёт на трон, им будет не так легко, как со мной. Когда-нибудь это будет Алексей Грозный.
– Секунду, Ники, – на лице императрицы проступил румянец. – Все эти амфитеатровы, дувидзоны, суворины опять как с цепи сорвались на Григория. Вновь смакуют выдумку о хлыстовских радениях нашего друга. Ты сам мне говорил, официальное расследование подтвердило, что это всё клевета и домыслы щелкопёра. Зачем Антоний[38] назначил новое расследование? Не в угоду ли Николаю Николаевичу, который ревнует Григория, будто он – твой советник… Надобно остановить…
– Извини, Алекс, меня зовёт мой долг, – император вышел.
«О, Боже, как он терпелив и великодушен. И как одинок. У него не осталось верных единомышленников. – Императрица прижала ладони к горящим щекам. – Да поможет ему Господь».
…Столыпин уже ждал в приёмной. Как всегда свежий и твёрдый лицом. Безукоризненный мундир плотно облегал его сильную фигуру с развёрнутыми плечами. И только всевидящий взгляд государя разглядел затаённую на дне серых глаз боль.
– Как себя чувствует дочь? – спросил он. Неделю назад на даче премьера народовольцы устроили страшный взрыв, погубивший два десятка человек. Тяжело была ранена дочь Столыпина.
– Теперь лучше, ваше величество, – тот спокойно встретил внимательный взгляд государя. – Я приглашал к ней Распутина. После его молитв ей стало легче. И даже после этого считаю нужным заявить вашему императорскому величеству, что своим неблаговидным поведением Распутин бросает тень на царскую фамилию. Его каждый шаг, каждое высказывание становятся достоянием либеральной прессы. Факты и ложь смешиваются в адский коктейль. Мною составлен по этому случаю доклад.
– Хорошо, Пётр Аркадьевич, оставьте его мне. – Государь выдержал паузу. – С ними и святой пошатнётся. Сам царь Давид согрешал, но каялся.
– Ваше величество, если будет на то ваше соизволение, я отправлю Распутина с глаз долой в Покровское[39].
– Это ничего не изменит, – государь махнул рукой. – Читали вы жития святых?
– Частью, ведь это около двадцати томов.
– А знаете вы, когда день моего рождения?
– Как я могу не знать? Шестого мая.
– Праздник какого святого в этот день?
– Не помню, ваше величество.
– Иова многострадального. – Государь поник головой. Столыпин смешался. Обречённость в голосе императора отозвалась в его сердце болью.
– Слава Богу! Царствование вашего величества завершится со славой. Ведь Иов, претерпев самые ужасные испытания, был вознаграждён благословением Божьим и благополучием.
– У меня, Пётр Аркадьевич, более чем предчувствие, у меня в этом глубокая уверенность, я обречён на страшные испытания, но не получу награды здесь, на земле. Сколько раз я применял к себе слова Иова: «Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне… Быть может, для спасения России нужна искупительная жертва… Я буду этой жертвой. Да будет воля Божья…».
– Но, государь, позвольте… В этот момент дежурный офицер доложил, что комендант дворца, генерал Воейков, просит срочной аудиенции.
– Простите, ваше величество, и вы, господин председатель, – генерал поклонился, с трудом сдерживая улыбку. – Там наследник вышел в парк. Согласно ритуалу, по звонку колокольчика гвардейцы строятся в шпалеры, приветствуют, трубят трубачи…
– Ну так что же? – государь недоумённо вскинул брови. – К чему вы мне это рассказываете?
– Алексею Николаевичу это понравилось. Он уходит с плаца и опять возвращается, и всё повторяется вот уже в пятый раз: гвардейцы строятся, трубачи трубят…
– Так отключите колокольчик. Трубачам не играть, – государь улыбнулся своей необыкновенной улыбкой. – Когда он будет царствовать, вы ещё меня вспомните. Продолжайте, Пётр Аркадьевич. Меня волнует качество поставок провианта и амуниции для армии, – видя, что Столыпин сбит с толку его мрачной откровенностью об Иове многострадальном, мягко сказал государь.
Когда обсуждение заканчивалось, Столыпин вдруг сказал:
– Помните, ваше величество, в Нижнем на ярмарке вы чарку смирновской рябиновки пригубили? Так вот хозяин павильона, который вы изволили тогда осмотреть, – заводчик из бывших крепостных Пётр Смирнов. Головастый мужик. Знатный девиз он придумал: «Честь дороже выгоды!». «Всем министрам, да и великим князьям, этим девизом бы руководствоваться», – подумал император. Вслух же произнёс: