– Вот те на. Как так?
– Червя-то насадить на крючок я зубами не слажу.
– А я на что? Нанижу!
– Ну если так, – опять засиял глазёнками Гришатка, не веря свалившемуся на него двойно му счастью. – Не бойся, меня несть не придётся. Скорей тебя покачусь. Я с Афонькой наперегонки катался.
…На заре ещё пастух не проскакал на лошади в конец села, а он уже сидел у ворот на камне. Завидев отца Василия с удочками на плече, быстро покатился навстречу, аж роса на стороны полетела. У ног его счастливо вскинулся:
– А какая удочка моя? Эта, обструганная, с красной камышинкой?
– Бери, она лёгкая, – отец Василий в стареньком залатанном подряснике, босой, засмеялся как дитя малое.
– Леска-то крепкая? – обычно молчаливый, Гришатка не в силах был сдержать радость. – А ты струну из хвоста у кого дёргал – у жеребца или у кобылы? Афонька сказывал, у жеребца крепче… Из двух свил? Тогда и крупного выдержит…
Глядя на лучившегося радостью мальца, отец Василий смахнул рукавом слезинку умиления.
– Ты, крёстный, иди передом, а я за тобой покачусь. Ничуть не отстану.
– Ишь ты, хитрый какой, порожнем он покатится, а у меня полны руки: и удочки, и короб, и подсак. Помогай.
– А как я? – растерялся Гришатка. – Если короб мне в зубы, дык я всё наземь рассыплю…
– Лезь ко мне на загривок, бери в зубы короб, а я остальное понесу.
– Не бойся, не уроню. Я ведро с водой зубами подымаю, – успокоил отца Василия, Гришатка. – А озеро-то далеко?
– К вечеру дойдём.
– Сказывай. За весь день до города дойти можно.
…Мокрая трава холодила босые ступни. Затылком отец Василий чувствовал тёплый гришаткин животишко. На востоке за тёмными кучерявыми вётлами разгорался небесный костёр. Свет от него разливался всё выше. Закашляла, давясь, на лету кукушка, загуркотали в зарослях торна молодые вяхири. И когда макушки вётел пронизали первые лучи солнца, птицы, будто по мановению небесного дирижёра, разом взяли чудную и радостную ноту.
– Господи, – остановившись, в умилении прошептал отец Василий. – Внемли, Гришанька, чудо какое. Осанну поют новому дню. Господа Бога с любовью славят. Равно для всех это чудо – для богача и нищего, для царя и хлебопашца…
– А долго идти-то? – невнятно из-за зажатой в зубах ручки короба спросил Гришатка. – Давай слезу, а то уморишься.
– Пришли почти. На берегу из густого, в мужичий рост, камыша, напугав их, вымахнула голенастая седая цапля, заскорготала и сгинула меж деревьями.
– Гля, клюв-то у ней длиньше веретена. Как долбанёт, так наскрозь, – поражённо выдохнул Гришатка в ухо отцу Василию.
Тот спустил малого наземь, прижал палец к губам.
– Тише. Щас кашицей прикормим, – швырнул горсть в чистый прогал меж кувшинками. Наживил червя. Забросил и гришаткину удочку. Удилище же положил перед ним на две высоких, по грудь, рогатульки. Пока снаряжал другую удочку, красный поплавок-камышинка вдруг торчком встал на воде. Гришатка скорёхонько нагнулся, закусил зубами удилище, замер.
– Жди, жди, пока поведёт, – шептал отец Василий. – Не торопись, я скажу, когда подсекать. Поплавок подрожал и лёг плашмя. Гришатка, не выпуская изо рта удилище, скосил глаза на отца Василия, немо вопрошая. И тут поплавок нырнул.
Сквозь чистую воду было видно, как неведомая сила волочёт его под кувшинки.
– С Богом! Тяни, – сглотнул комок отец Василий.
Гришатка выпрямился, повёл в сторону головой вместе с закушенным удилищем в зубах. Томительно долго тянулась из воды леса. Гришатка, пятясь, оскользнулся, но челюстей не разжал. На поверхность, будто из расколовшегося зеркала, вывернулся сковородистый карась. Гришатка, лёжа на боку и запрокидывая голову, вытянул добычу на берег. Карась медным лаптем, сбивая росу, запрыгал по траве.
– Крёстный, скорей, а то ускачет. Саком, саком его накрывай, – отплюнув удилище, закричал Гришатка. – Лобан какой! Уйдёт!
– У нас не уйдет, – отец Василий схватил рыбину под жабры, отбросил подальше от воды. Опять наладил гришаткину удочку.
…Солнечные лучи поверх верхушек вётел упали в озеро. Медвяно-жёлтым пламенем полыхнули по воде бутоны кувшинок, белыми фонтанчиками подпрыгнули лилии. Гришатка, разинув рот, глядел на это божественное чудо. По грязному его лицу с налипшей на щеке травинкой скользили от воды светозарные блики. Поплавок давно ушёл под воду, дергалось на рогатульках удилище, но он не замечал. Отец Василий тихонько перекрестил его: «Господи, вразуми раба Твоего Григория. Просвети его ум светом разума Твоего и настави на стезю заповедей Твоих…».
Высоко над озером ходил в небе двуглавый орёл. Цепким зраком выглядывал, но и двумя головами не в силах был разгадать, какие диковинные в золотой чешуе звери подпрыгивают в траве.