У него самого с семейными ценностями вышел конфликт, который, в первую очередь, был связан с местом обитания. Ромулу ненавидел Толедо. Туристы со всего света – как маги, так и магглы, стремились увидеть древнюю столицу Испании, пройтись по кривым улочкам, запечатлеть на свои камеры величественный Алькасар. Для Ромулу история Толедо была историей бесконечных войн и списком павших в них предков. Глядя на ворота крепости, он видел 8-й век и всю толедскую знать, которую мавританский эмир заманил на пир и обезглавил. Среди людей, погибших тогда в крепости, было как минимум три предка Ромулу, и род не прервался только потому, что жена одного из них с грудным младенцем на руках навещала своего отца в другом городе и после резни смогла спрятаться, став непонятно какой по счету женой богатого мавра.
При взгляде на Алькасар он вспоминал строчки из дневников бабушки Сицилии Изабеллы про осаду дворца во время гражданской войны в 1936 году. В его подвалах заперлись франкисты, и, поскольку крепость не была сдана, ее просто превратили в руины. В ту войну в дела магглов вмешалось немало волшебников, в том числе из семьи Ромулу, и ничем хорошим это для них не кончилось.
В промежутке между этими датами Толедо, особенно в раннем средневековье, переходил из рук в руки бессчетное количество раз. Про историю этих переходов Ромулу прочитал еще в раннем детстве, наткнувшись на семейную летопись в дедушкиной библиотеке. С тех пор он предпочитал эту тему ни с кем не обсуждать. Какими бы миролюбивыми ни были его современные родственники из семей Вильярдо и Толедо, он знал, что они гордились своими предками, бесчисленными королями-завоевателями, и даже герцогом Альбой, который в 16-м веке залил кровавыми реками половину Европы.
Ромулу признавал за ними право гордиться. Ромулу признавал свой долг защищать интересы семьи. Он не бегал от того, чтобы учить заклинания и драться на дуэлях, и в итоге вырос в неплохого волшебника, который мог бы сразиться с другим взрослым сильным магом и не проиграть. Но первое, что он сделал, как только ему исполнилось шестнадцать – уехал из Толедо в Мадрид. А через несколько месяцев и вовсе бросил Испанию и магический мир, перебравшись в Лондон и поступив в самый заурядный маггловский университет, который с успехом и окончил в три года вместо пяти. Он надеялся, что ему никогда не придется вернуться. Но эту битву он проиграл.
Прислушавшись к ровному дыханию Риты, Ромулу осторожно соскользнул с кровати и, набросив на пижаму халат, ощупью вышел из комнаты и прошел в другой конец коридора, выходивший на галерею верхнего этажа. Дверь комнаты девочек была справа, и Ромулу уже собирался было постучать, как дверь галереи отворилась и в коридор вступила тоненькая фигурка в белой сорочке с накинутым поверх платком из шерсти диких андалузских коз. Волнистые волосы, разбросанные по плечам, ярко золотились в отблесках свечи, плывшей над головой девушки.
Вероника Алехандра?! – изумленно прошептал Ромулу, - что ты здесь делаешь в такой час?!
Тебя не спросила, братец, - со злым смехом отвечала та. – Не командуй мной. Что хочу, то и делаю!
Ромулу не ответил. Вероника была права. В конце концов, никому не запрещено было ходить по дому, даже ночью. Разве он сам этого не делал? Но что могло понадобиться его тринадцатилетней сестре в коридоре, противоположном от ее комнаты, если она, что было очевидно, не собиралась идти к Эухении Виктории и Полине Инессе? А кроме комнаты девочек, здесь были только его собственные апартаменты и две пустующие гостевые спальни.
Ну, ты дашь мне пройти? – нетерпеливо спросила Вероника Алехандра, пытаясь оттереть Ромулу плечом. Но коридор был слишком узкий, а Ромулу стоял ровно посередине.
Не знаю, что тебе здесь понадобилось, - сказал он тихо, изучающе глядя на сестру, - но уверен, что лучше тебе вернуться к себе.
Я все равно добьюсь своего, - ответила та с неожиданной злобой. – И ни ты, ни кто другой мне не помешаете, слышишь? – выкрикнув эти слова, она развернулась и бросилась прочь по галерее, до своего крыла.
Ромулу закрыл за ней дверь и на всякий случай прошел обратно по коридору и потянул за ручку дверь первой из гостевых комнат. Никого. Вторая также была пуста. Коридор оканчивался дверью на балкон, и лестница с него вела во двор, но надо быть совсем сумасшедшим, чтобы предположить, что кто-то будет выходить наружу в такое время. Все же, для успокоения совести, Ромулу наложил на дверь балкона дополнительные сигнальные чары. Зимой ей никто не пользуется, так что он никому и не помешает. А вот если Вероника Алехандра решит сделать такую глупость, тогда чары сработают, и тревога прозвучит по всему особняку. Возможно, это еще больше разладит его отношения с сестрой, подумал Ромулу, но лучше так, чем если она вляпается в какую-нибудь историю.
Никто в этом доме не смог бы вспомнить ни одной истории, в которую бы Вероника Алехандра вляпывалась ранее, но почему-то никто не сомневался, что рано или поздно это произойдет. В основном она была спокойной, вполне рассудительной для своего возраста девушкой, которая исправно учила уроки, а по вечерам читала книжки и смотрела кино. Но иногда в ней просыпалось столько злости, что старшие только дивились ее бульварному языку. Когда же ее пытались поставить на место, наглая девчонка заявляла: «Вы не имеете права меня ругать, я не ваша дочь!»
Теоретически это было правдой – Вероника Алехандра и ее брат Эухенио были детьми старшего брата Марии Инессы – герцога Вильярдо, в дом барона они попали, когда девочке было два года, а Эухенио – не исполнилось и нескольких месяцев. О матери детей было известно только то, что она была неподходящего происхождения, неподобающего поведения, и, как следствие всего этого, сбежала с любовником, бросив малолетних детей на попечение мужа-рогоносца. Он же быстро избавился от обузы, сдав отпрысков на руки сестре и выплачивая ей за их воспитание определенные суммы. После этого герцог Вильярдо благополучно отбыл в Аргентину, где утешился в объятьях бывшей жены, небезызвестной тетушки Марты. В Испании он появлялся чрезвычайно редко. Что касается детей, то по положению для них в доме не делалось никаких различий, и если барону и не удавалось скрывать то, что он больше всех был привязан к Эухении Виктории, то баронесса любила всех одинаково, и сердце у нее болело одинаково за всех. На выпады Вероники Алехандры она отвечала достаточно жестко, в духе: «Мы приняли тебя в семью, так что имей совесть ей соответствовать». Говорилось это таким спокойным, но грозным тоном, что девушка просто не могла не заткнуться. Несколько часов после этого она пряталась в своей комнате, где когда-то жила с воспитанницей отца, англичанкой Берилл, а вот уже два года – одна, и на следующий день снова выходила, спокойная, чуть высокомерная и веселая, как будто ничего и не было. Но, несмотря на то, что большинство членов семьи покупались на ее мирное поведение и списывали ее выходки на подростковый период, Ромулу чудилась в действиях Вероники Алехандры какая-то неясная угроза, и взаимная враждебность между ними в последний год неуклонно росла.
Набросив сигнальные чары, он было вернулся к своей цели и постоял немного у двери сестер, но потом передумал и осторожно вышел на галерею. Здесь было светлее: кое-где между портретами предков горели лампадки, отбрасывающие на стены цветные пятна, но от того глухой мрак внизу парадной лестницы только казался более зловещим.
Дом спал, и в холл не долетало ни звука. Ромулу невольно вздрогнул. Ему отчаянно захотелось оказаться в своей лондонской квартире, но, преодолев себя, он, медленно ощупывая каждую ступеньку, спустился вниз и свернул влево. Здесь, в коридоре, куда выходили двери комнат служанок и служебных помещений, был вход в кухню.