Губы Марии Инессы скривились. Грегори, разумеется, в своем репертуаре - призывал ее отказаться от мести. Как же он не понимает… Она взяла письмо в руки, скомкала его, а затем сожгла. Как же он не понимает, что есть то, что без отмщения оставлять нельзя. И ведь начнется новая война, а шпион, предающий то одну, то другую сторону – это рискованно. На такого человека полагаться нельзя. И… у нее перехватило дыхание, когда она вспомнила, как впервые увидела Грегори в клинике Хенрика. То, что от него осталось тогда - жалкое, израненное, неподвижное тело. Разве можно забывать про такое?
Фелиппе, глупый мальчишка… наивный, надеется, что если Пожиратель спит с ним, то это что-то изменит. Что его пощадят и помогут ему. Не понимает, что никто просто так не меняет сторону, что это – как с Мартой, если кто-то стал таким, он уже всегда такой. Второго шанса нет, и не будет.
Но ничего, она вытащит его из лап этого ублюдка. В ее семье Пожирателей не будет никогда.
Мария Инесса подошла к висевшему между двумя креслами гобелену с картой Испании и мановением руки свернула его. Под картой обнаружилась красочная колдокартина. Сейчас на ней, стоя на коленях в пыли, каялась Магдалина. Из-за рамки кто-то протягивал к ней руки. Иногда на картине можно было увидеть Эсфирь, иногда Далилу. Однажды перед Марией Инессой предстала оплакивающая сына дева Мария. Мария Инесса понятия не имела, почему мать так любила эту картину, пока Эухения несколько месяцев назад не нашла очередной ее дневник. Лучше бы не находила. Очень многое о своей матери баронесса предпочла бы не знать.
И вообще, как сильно пригодился бы хроноворот. Если бы только можно было его достать!
Мария Инесса провела кончиками пальцев по облупившейся позолоченной раме. Магдалина тут же перестала плакать и ухватилась за протянутую руку, ветер унес ее косынку, и красивые груди бесстыже вывалились из платья. Мария Инесса вздрогнула от отвращения и прикрыла глаза, когда Магдалина решила довершить начатое и, искушающе поводив бедрами, задрала юбки и потерла себя двумя пальцами между ног. Раздался щелчок, и рама поехала в сторону, однако тут же остановилась. Открыв глаза, Мария Инесса вздохнула – она забыла отодвинуть кресло. Пока она перемещала его, Магдалина с любовником, лица которого так и не было видно из-за ее пышных юбок, оказалась уже в тенистой роще, и теперь, открывая рот в сладострастном стоне, совершала равномерные движения вперед и вверх, на зрителя, и назад. Оставалось только порадоваться тому, что картина была немой.
Наконец сейф открылся. Мария Инесса вытащила из него кипу толстых тетрадей и выбрала одну, с ничем не примечательной обложкой в ржавых пятнах. В такой тетради могла бы решать задачи любая школьница из бедной семьи.
Листы ее были девственно белыми. Дойдя до стола, Мария Инесса взрезала ладонь и окропила первую страницу. Тетрадь недовольно заурчала, потом немного почавкала и замолкла.
Старая калоша, неужели тебе мало?
Мария Инесса сделала порез сильнее, однако тетради и этого не хватило.
Да чтоб тебе!
Взрезав вену на запястье, Мария Инесса направила темно-красную струйку на тетрадь. Та снова принялась чавкать, но страницы так и остались белыми. Чувствуя головокружение, Мария Инесса опустилась на стул.
Зачем ты делаешь это? Что тебе еще нужно? – раздраженно спросила она.
В ответ на странице, пересекая ее по диагонали, появилась надпись: «Так редко выпадает случай поесть».
Черт тебя дери! – Мария Инесса с силой швырнула тетрадь через весь кабинет. Потом подняла палочку, чтобы залечить порез, и в тот же миг почувствовала резкую боль в середине груди.
О Мадонна, только не это! – палочка выпала из обессилевшей руки и покатилась по полу.
Мария Инесса попробовала призвать ее, но дышалось так трудно, что простое Акцио никак не выходило. Она изо всех сил представила, как палочка ложится в руку, и на этот раз сработало, но палочка ткнулась в правую руку, из которой текла кровь, а не в рабочую левую. Ткнулась – и тут же снова свалилась с громким стуком на пол.
Представив, как ножки стула плавно сгибаются, Мария Инесса опустилась вместе с ним на пол. Теперь палочка была в досягаемости, в каких-нибудь полпье*, но руки по-прежнему не слушались. Боль стала еще сильнее, и от нее, и от нехватки воздуха темнело в глазах.
Направив все силы на палочку, Мария Инесса стала представлять, как та поднимается в воздух на уровень замочной скважины и выводит отпирающее заклинание. Однако на середине заклинания она споткнулась – доведенные до автоматизма пассы не вспоминались. Тут же послышался стук – палочка упала на пол и откатилась через всю комнату к креслу. Теперь до нее было не меньше пасо**.
Отчаяние прибавило сил, палочка прилетела и ткнулась Марии Инессе в бедро. Баронесса чувствовала, как начинаются судороги. Игнорируя боль, она представила, как палочка подлетает к двери, поднимается в воздух и… Бомбарда. Дверь слегка дернулась и – ничего. Быть может, запечатывающее заклинание было мощнее, а может, опять не хватило сил.
Оставалось только одно. Застонав с досады, Мария Инесса попробовала вскинуть левую руку, но не преуспела. Представила, как вытягивает ее, но предыдущее усилие поднять ее сделало боль почти непереносимой. Мария Инесса упала лицом на пол, в лужицу крови, которая натекла за это время, и между рваными вдохами, которые все равно не давали ей достаточно воздуха, попыталась выговорить формулу призыва. Руку было не видно, но Мария Инесса и так чувствовала – лента не вспыхнула. Она принялась говорить ее про себя. Огненные буквы формулы стояли перед глазами, уж ее-то она бы не забыла никогда, но сознание путалось, и буквы перед глазами тоже путались, и в конце концов это оказались уже не буквы, а руны, которые так хотела она найти в той тетради, и Мария Инесса еще успела подумать, что это месть от того, кого она так хотела уничтожить сама, что он достал ее раньше, а потом и это все перепуталось окончательно.
Ухмыляющийся Снейп промелькнул перед ней, а потом все погасло.
Эухения пожевала карандаш, подняла голову от пергамента, на котором так усердно записывала совместный ответ для отправки в «Вестник», взглянула на часы, стоявшие на подоконнике, и ойкнула.
Сворачивай балаганчик, - сказала она. – Пора идти на ужин.
Эухенио, мешавший по часовой стрелке внезапно приятно пахнущий и неожиданно приобретший роскошный ультрамариновый цвет доксицид, театрально вздохнул.
Это ты пришла, - упрекнул он.
Это кто-то не рассчитал зависимость времени настаивания зелья на первом этапе от размера котла, - хмыкнула Эухения.
Эухенио загасил огонь, уничтожил активно бурлящую массу и взял стоявшее на краю стола перечное:
Пойду Алисии отнесу. Подожди меня, вместе домой пойдем.
Эухения сладко потянулась, засунула пергамент в «Вестник», собрала справочники, валявшиеся на диване, и встала, прислушиваясь к звукам в глубине дома. Шаги на лестнице вверху замерли, дверь открылась, дверь закрылась и вновь наступила привычная тишина.
Мор, вдруг вспомнила Эухения. Она же собиралась позвать Мора.
Моооооооор! – протянула она, выходя в соседнюю комнату – ту, в которую он первый раз перенес ее когда-то. – Мооооооооооор! – Потом решилась и закричала что было сил: - Моооооооооооооооооооор!
И тут за ее спиной послышался хлопок, и что-то шумно ударилось об пол.
Эухения повернулась, обрадованная, и замерла.
Мор, весь в странной зеленой слизи, лежал посреди лаборатории. Камзол его был изорван, обнажая густую растительность на груди, босая нога неуклюже дергалась и казалась непривычно тонкой. Заставив себя подойти ближе, Эухения увидела, что из бедра Мора вырван кусок мяса и из того, что осталось, торчат сломанные кости. Из-под костей тоже текла слизь.
Боже мой, - сказала Эухения, прижав руку ко рту.
Она вытащила палочку и стала лихорадочно вспоминать диагностирующие заклинания, которые учила, готовясь к дуэльному «клубу». Наконец ей удалось вспомнить, как точно звучали чары общей диагностики. Она навела палочку на Мора, и в этот момент он открыл глаза.