Достаточно, - жестко говорит вдруг Альбус, хотя я еще и половины чаши не нацедил.
Он отводит мою руку от стола и залечивает. Не было бы Брокльхерст, я бы протестовал, но сейчас это бы уж слишком нелепо выглядело.
Брокльхерст, ваша очередь, - говорю.
В горле пересохло, и в голове шумит.
Сначала укрепляющее и кровевосстанавливающее, Северус, - Альбус непреклонен.
Нельзя останавливать процесс, - возражаю я.
Но Альбус призывает склянки беспалочково, так же их открывает и заставляет тыкаться мне в рот, попутно объясняя Брокльхерст, что делать, и отворяя ей кровь. После зелий действительно легчает, но Альбус заставляет меня сесть и кладет руку мне на плечо. И почему ему так надо касаться меня?
Мы оба следим глазами за струйкой, чаша наполняется, и Альбус сливает ее в котел, снова ставит под руку Брокльхерст. Меня, значит, пожалел, а ее не жалеет.
Хватит, - я сам убираю ее руку, залечиваю и не выдерживаю, оборачиваюсь, встречаюсь взглядом с Альбусом - его глаза смеются.
Брокльхерст он не поит, сразу шагает к чаше, я призываю зелья, и пока Брокльхерст отходит, смотрю и смотрю на Альбуса. На его запрокинутое лицо, словно ему и не нужно следить за тем, сколько крови натечет, на запачканные красным кружева на рукаве парадной мантии – должно быть, он вместо обеда собирался в министерство, потому что после обеда у него сегодня алхимия с седьмым курсом.
Чаша наполняется неумолимо, сколько же он выцедил уже? полторы пинты? Но Альбус, слив кровь в котел, возвращает чашу на стол и снова поднимает руку.
Хватит, - говорю, но он лишь качает головой.
Альбус, пожалуйста.
Делаю шаг к нему - прервать, но он останавливает меня, кладет ладонь на мою руку, слегка заползая пальцами под рукав. И так мы стоим, пока он не сливает в котел полную чашу. Ноги дрожат, и непонятно, то ли от слабости, то ли от его близости. Наконец Альбус кивает, говорит: «Северус, я отменю твои уроки», и уходит. Меня, значит, не спрашивает. А я как раз хотел дискуссию по основам в связи с этой идиотской рекламой в «Вестнике» устроить сегодня.
Брокльхерст, кажется, ничего не поняла, у нее же в конце концов, в голове сплетены в страстных объятиях я и Люциус, да и не до того ей сейчас – первое зелье с кровью, то еще потрясение для нежных девиц.
Больничное крыло закрыто наглухо, Брокльхерст стучит в дверь чуть ли не ногой, потому что я трясусь над кубком.
Аллохомору попробуйте.
По счастью, Поппи не закрыла на что-то более серьезное. Сама она сидит на кровати Макмиллана, видимо, не хотела прерывать процесс.
Красную я отвела, Северус, а связывающая соскальзывает.
Что ж, это уже тогда будут лечить в Мунго. Главное, чтобы с зельем сейчас срослось.
Когда цвет лица Макмиллана становится чуть более нормальным, а глаза чуть менее выпуклыми, Поппи вытирает глаза.
Это еще не все, он должен приходить в себя около двух суток.
Изо рта Макмиллана вырывается хрип.
Только двое суток, Северус, - говорит Помфри, обследуя его. – Слышите, мистер Макмиллан, вам придется потерпеть двое суток. И это очень малая цена за вашу глупость, слышите?!
Оставляю за дверями больничного крыла счастливое семейство, включая в три ручья ревущую Брокльхерст, и ухожу. И, в отличие от них, меня не покидает мысль, что будет со вторым учеником.
С Альбусом мы сталкиваемся в библиотеке, да не где-нибудь, а в запретной секции. Он положил руку на книгу по алхимии, словно раздумывал, рекомендовать ли ученикам, и так и стоит, смотрит куда-то отсутствующим взглядом. И я смотрю, не знаю, что сказать. Хочется спросить, в порядке ли он, все-таки кровь, да еще после такой чудовищной ее потери, не быстро восстанавливается, но слова не идут.
Наконец он замечает меня, его взгляд оживляется и становится озабоченным:
Ты пообедал?
Нет еще.
Донки, - Альбус поднимает руку, пресекая все попытки возразить, и обращается к появившемуся эльфу, - подай обед профессору Снейпу в его гостиную через двадцать минут, и если он не поест, доложи мне. – Стоит эльфу исчезнуть, подмигивает. – Так о чем ты хотел со мной поговорить?
Я? Вы ошибаетесь, директор, я зашел за книгой.
Кажется ли мне, или вправду на секунду голубые глаза темнеют от разочарования? Когда же, когда ты меня отпустишь, Альбус? Или… когда я сам тебя отпущу? Расставаться с иллюзиями непросто, особенно если в иллюзии столько могущества.
Что же вызвало твой интерес на этот раз, Северус?
Книги о создании фантомов.
Пожалуй, я могу тебе кое-что порекомендовать, - улыбается Альбус. – У меня есть хорошая книга в личной библиотеке, зайди ко мне на неделе.
Он прихватывает книгу, лежавшую под рукой, потом еще одну и, пройдя мимо меня, вдруг разворачивается:
Как я слышал, лечение мистера Макмиллана прошло успешно?
Да, успешно.
Еще бы не успешно, с двумя-то с половиной пинтами крови столь могущественного волшебника.
И в этот раз, полагаю, мы обойдемся без специалиста из Святого Мунго?
Помфри хотела попросить консультацию…
А. В таком случае мне надо немедленно с ней побеседовать, - он выходит из-за стеллажей. Потом спохватывается: - Кость, Северус. Ты израсходовал ее всю? Сколько школа должна тебе? Тысячу галеонов?
Девятнадцать тысяч за кость. Шесть тысяч за могильный гриб. И около двадцати галеонов за все остальное.
Его брови взлетают.
Надо же, как выросли цены за последние восемьдесят лет. Как ты думаешь, Северус, если мы попросим оплатить ингредиенты родных мистера Ротенберга?..
Я перебиваю его:
А что вы намерены делать с ним самим? Ведь это же Азка…
Альбус молниеносно закрывает мне рот кончиками пальцев и, прежде чем убрать их, ласково проводит по губам.
Майкл Ротенберг будет исключен, Северус, - говорит с досадой. – Вот как бывает, - вздыхает, - когда влюбленный мальчик, ученик исключительного ума и способностей, вместо того чтобы сказать о своей любви, запрещает себе ее показывать. Ведь любовь в его понимании – это слабость, недостойная настоящего мужчины. А если он не будет настоящим мужчиной, то не будет и привлекателен для… объекта своей любви. И вот в четырнадцать лет он обращается к темным искусствам. Печально, Северус. Печально.
Альбус уходит, покачивая головой, тихо позвякивают колокольчики в бороде.
И вот что это сейчас было, а?
Ромулу ждет меня в аллее, неподалеку от клуба.
Ты бледный, - говорит он.
Аппарацию я перенес не очень хорошо, все-таки последствия сегодняшнего зельеварческого марафона сказываются.
Может, доедем «Ночным рыцарем»?
Ну да, и потом вся Англия будет знать, где именно мы живем.
А точно, - смеется он. – Может, тогда просто погуляем?
Нет уж, - фыркаю.
Мне хочется поскорее отделаться, хочется, чтобы он уже что-то сказал.
Дом я нашел неожиданно. В субботу вечером, расставшись с Ромулу, аппарировал к почте, куда мне шлют маггловские письма, и обнаружил там сообщение от агента. И почему-то, увидев дом, сразу решил, что это то самое, что они друг другу подойдут. Дом на самом деле странный – стены, обращенной к морю, у него вообще нет, во всю стену окно. Но внутри, хоть и запущенно, уютно. Мебель в чехлах, но почти нетронутая. Агент объяснил, что владелец дома утонул через год после постройки, вдова и мать уехали из-за травматических воспоминаний, но продать дом не решались, а теперь вдруг им срочно понадобились деньги.
Пыль лежит повсюду, убирать было некогда, но я, припоминая хлам в квартире Ромулу, решил, что он мне это простит.
И вот мы здесь. Он стоит посреди гостиной уже пятую минуту, спиной ко мне и молчит.