Он слишком изранен, и душа рвется обратно, - пробормотала она. – Черт побери, как они хотят удержать его здесь?!
Почему вы не можете вылечить его? – спросил Эухенио.
Для этого нужны особые чары. Он сын сильфиды и лепрекона, у него особая магия, и к нему не подходит большинство чар.
Она стала колдовать над бедром Мора, тянулись минуты, но ничего не изменялось. Все, что ей удалось сделать, - это убрать следы крови.
Если мы не вылечим его, он снова уйдет, и я не смогу выполнить задание, - печально сказала сильфида. – Я была бы рада этому, но он бы этого не хотел.
Что можно сделать? – спросил Эухенио и заправил хвост за воротник, чтобы тот не падал на Мора.
Я попытаюсь запечатать его душу в теле и погрузить его в сон, но вам нужно найти лекаря, который бы сам придумывал чары. Возьми меня за платье, - велела она Эухении. – Он связан с тобой, а моя магия уже не магия смертных, твоя же, может быть, удержит его душу больше, чем моя.
Эухения сделала то, что требовалось, и комнату снова окутало светом. Только теперь это было не яркое, а слабое свечение, которое вдруг начинало рассыпаться искрами то тут, то там. Сначала Эухения ничего не чувствовала, а потом по ее телу пошла огненная волна, которая становилась все жарче и жарче. Казалось, что кто-то пронзил ее внутренности раскаленным прутом и каким-то образом продолжает его нагревать. Захлестнутая паникой, Эухения отпустила платье сильфиды. И в тот же момент внутри нее словно обрушился поток воды, огромный водопад, смывая даже едва заметные остатки пожара.
Ага, - сказала сильфида, - ты проявляешь воду и огонь. Теперь многое становится понятным. Лепреконы используют магию земли и воды. Воду в меньшей степени. Нужен кто-то, кто проявляет землю.
Рита проявляет, - сказал Эухенио.
Подумайте о ней, - велела сильфида.
Эухения представила Риту, со смешками рассказывающую об очередной охоте. Тотчас же перед ее мысленным взором образовались потоки земли и камней, которые мчались от Риты к Мору.
Ты забираешь у нее силу, - испуганно пробормотал Эухенио. – Это не навредит ей?
Тебе бы быть целителем, а не зельеваром, - ответила сильфида. - Твоя магия больше склонна к целительству. Это навредит ей, - согласилась она, - как может навредить кто-то, кто забирает то, что тебе не нужно.
Ее палочка стала выписывать круги над Мором. Магия заклинаний едва ощущалась, и все же чувствовалось, что она была чужая, где-то пугающая, а где-то полная светлой печали. И вдруг Эухения увидела картинку – лес, залитый солнцем, на причудливо искривленных стволах – яркий зеленый мох, сильфида слетает с дерева, грациозно опускаясь на землю перед щегольски разодетым Мором. На его шее – белый шелковый платок. Он с веселым изумлением снимает треуголку и отвешивает поклон.
В этот момент связь распалась. Сильфида отступила от Мора, и он задышал. Точнее, захрипел. Сильфида взмахнула палочкой еще несколько раз, и дыхание Мора стало ровным и спокойным.
Я больше ничего не могу сделать, - сказала сильфида. – Его жизнь в ваших руках.
Внимательный взгляд скользнул по лицу Эухении.
И передавай привет Снейпу, - добавила сильфида и исчезла.
И тут же, пока Эухения с братом таращились друг на друга, отходя от шока, пришла Алисия – сообщить: что-то случилось с матерью…
Эухения вылетела из воспоминаний резко – Гжегож стоял над ней, протягивая руку.
Хватит, - сказал он твердо. – Ты уже давно не молишься. И как вернемся домой, сейчас же примешь перечное.
Как ты думаешь, – вздохнула Эухения, - Бог существует?
Гжегож задумался и несколько минут молчал.
Я думаю, что если и существует, то совсем не в том виде, в котором мы его представляем, - наконец сказал он. – Система наград и наказаний, которая в этом мире якобы от него, слишком произвольна, и потому точные данные отсутствуют. Тут могут быть только две константы: либо все совершается по воле божьей, либо все совершается без него. А если возвращаться к системе наград и наказаний, то получится, что бог похож на завистливых и злых богов из мифов, которые выбирают себе любимчиков, и только, не заботясь обо всех остальных. И даже любимчикам они порой не в состоянии помочь. Можно ли делать подобную систему точкой опоры? Можно ли верить правилам, которые установлены непонятно кем?
Эухения оглянулась, чувствуя страх оттого, что кто-то высказывал подобные мысли. Но в то же время в них не было ничего нового – Гжегож лишь выразил словами то, что она не раз смутно ощущала сама. И гром не грянул, и молнии не вонзились в землю. Лишь в окна рвался ветер, и откуда-то издалека доносились крики вороны.
Но как же тогда жить? – спросила Эухения. – Каким правилам следовать?
Гжегож сжал ее руку.
Я не знаю. Но сейчас я следую сердцу, - улыбнувшись, сказал он.
Мария Инесса открыла глаза. Она явно была в своей спальне. Потолок виделся расплывчато, перекрытый желтыми плавающими пятнами, но свет, тусклый свет раннего утра, падал сквозь не видное ей окно так, как она привыкла. На груди будто кто-то сидел, тяжелый, и дышать выходило с трудом. И пахло – как же она ненавидела этот запах! – пустырником.
На несколько мгновений она даже почувствовала разочарование – умерла бы, и все несчастья бы кончились. И нести на своих плечах род, эту почти неприподъемную даже для очень сильного человека ношу, было бы уже не ее задачей. Но потом представила, как пошло бы все без нее в тартарары, и усмехнулась – жива, и слава Черной Мадонне. Значит, еще пока поскрипит.
Старое дерево поскрипит, - пробормотала она, попытавшись приподняться.
Не надо, друг мой, - рука Леонардо мягко удержала ее, да Мария Инесса и сама чувствовала, что рано.
Поспи еще, - сказал муж, и Мария Инесса с радостью закрыла глаза, проваливаясь обратно в забытье: она все равно ничего не могла сделать, кроме как лежать, значит, этот сладкий отдых был ей позволен, и она предалась ему всей душой.
В следующий раз она пришла в себя под вечер – естественный свет сменился светом семисвечного канделябра, еще материного. Он стоял на столике, придвинутом к изножью кровати, а Леонардо сидел в кресле около изголовья и сосредоточенно читал толстый медицинский справочник. Очки, как всегда, сползли на нос, и это напомнило Марии Инессе те времена, когда он еще не был мужем, испортившим ей жизнь, а любимым кузеном, увлеченным и потому увлекающим. Она приподнялась - вес на груди явно уменьшился, и теперь сделать это было легче - и несколько минут просто смотрела на него. Сначала он нахмурился, видимо, что-то не поняв – складки собрались в районе переносицы, - потом перелистнул страницу обратно, и его губы зашевелились (он всегда проговаривал про себя то, что не понимал), и Мария Инесса ожидала, что вот-вот морщинки разгладятся, но Леонардо только хмурился еще больше. Ему пришлось перечитать отрывок четыре раза, залезть куда-то в начало справочника, потом в конец, потом еще раз в начало и в середину, и только после этого он наконец разулыбался и, стащив очки, сначала вытер пот со лба, а потом, довольный, засунул одну дужку в рот и пожевал ее. Сколько раз Мария Инесса чинила ему эти самые дужки!
«Как глупо было на него сердиться», - подумала она, откидываясь обратно. Глупо было сердиться и на Лео, и на Снейпа. Тратить на это силы. А ведь она собиралась применить темномагическое заклинание. Ну, допустим, оно не включено в реестр темномагических, просто потому что никому не известно, но ей-то самой понятно, что оно не может быть ничем иным. И, с одной стороны, его применение вполне оправданно, с другой – на ней род, и если Снейп сильный маг, то смог бы защитить себя и понял бы, кто его приложил, а это была бы объявленная война. В то время как проще, конечно, было сварить для Пиппе отворотное. Побывать у него дома и раздобыть волос Снейпа. Потом немного крови главы рода, активировать вассальную связь, и все прошло бы как по маслу. Пиппе бы даже и не заметил, как Снейп бы начал вызывать у него недовольство, желание придраться то к одному, то к другому, а дальше дошло бы уже и до ссор… Так, пожалуй, она и сделает. За это зелье взялись бы единицы, но с ее уровнем мастерства, пусть она и не закрепила его когда-то официально, это пустяки.