Во втором воспоминании опять я, Альбус смотрит из-под крыши галереи во дворе, я иду навстречу мимо фонтанов. Это июнь, ученики только что разъехались, и я обхожу опустевший замок, чтобы запомнить его таким на лето. Когда я вступаю под своды галереи, мы с Альбусом соединяем руки, прислоняемся друг к другу лбами и так и стоим несколько минут. В общем, ничего интересного или значимого. Следующее – совсем недавнее, про то, как я выбежал из кабинета. Альбус находит меня в галерее второго этажа, я упрекаю его за то, что он залез ко мне в голову, чтобы просматривать постельные сцены, а он говорит, что я сужу всех по себе. Потом мы расстаемся, Альбус уходит к себе, а я в подземелья. Я, который смотрит воспоминание, провожаю взглядом собственную спину и решаю пойти за Альбусом.
А вот тут уже кое-что интересное. Альбус мечется по кабинету из стороны в сторону, заламывая руки.
Потрясающий способ решения проблемы, - ехидно говорит женский голос с одного из портретов.
Придумай что-нибудь получше, женщина, - шипит Финеас Блэк.
Альбус останавливается и вынимает палочку.
Ну вот, из-за тебя теперь… - цедит сквозь зубы Блэк, но договорить не успевает – Альбус затыкает портреты и, тяжело дыша, наклоняется над столом. Несколько минут стоит молча, вцепившись в него, потом светлеет лицом и призывает фиал.
Воспоминание обрывается.
В четвертом воспоминании – я и Альбус после истории с василиском.
В пятом – мы на Астрономической башне, зимние каникулы 1984-го года, я почти сижу на перилах спиной к долине, захватывает дух, страшно, на самом деле страшно, но Альбус сжимает мои ноги своими, и мы целуемся. На столе – еще нетронутая бутылка вина, и по всей площадке рассыпан виноград, мы оба пьяные, и я опрокидываю Альбуса на этот стол, наваливаюсь сверху, и мы оба смеемся, когда я поливаю его вином.
И дальше еще полдюжины воспоминаний в том же духе. Останавливаюсь перед очередным.
Почему эти воспоминания, а не другие? Почему со мной?! И как отобрать из них то единственно верное, которое у меня осталось до того, как закроется канал?
Заныриваю в следующее и замираю. Что-то в этом воспоминании не так, по сравнению с предыдущими, и я никак не могу понять, что. Альбус с отсутствующим взглядом сидит на кровати в спальне, потом начинает медленно раздеваться, снимает кольца, верхнюю робу, рубашку, и, оставшись в одних брюках, снова садится на кровать. Я, который смотрит воспоминание, сажусь рядом, рассматриваю: такой близкий, такой любимый, дотронуться хочется невыносимо, но, конечно, что толку? Альбус вдруг встает и начинает одеваться, потом тихо приоткрывает дверь, и в этот момент до меня доходит, что в спальне напротив кровати висят три картины и все непристойные. Значит, это было до меня, до нас. Альбус выходит в гостиную и на цыпочках подбирается к дивану. На диване сплю я, одеяло сползло, и видно, что черная рубашка разорвана на плече и груди, и сквозь дыры проглядывают багровые полосы. В волосах запеклась кровь, свисающая с дивана рука тоже в крови. Мантия мокрым грязным комком лежит на стуле. Альбус встряхивает ее, выставляет на стол у окна фиалы с зельями, выкладывает палочку. Потом зовет эльфа, велит ему постирать мантию и заштопать. Придвигает к дивану кресло и садится в него. И просто смотрит. Пять минут, десять, двадцать; я сплю беспокойно, с полуоткрытым ртом, что-то бормочу во сне; иногда вскрикиваю или издаю стоны - и тогда лицо у Альбуса делается страдальческим, и на нем появляется такое выражение, будто он совершил очень большую ошибку, но отступать уже поздно. Когда часы на стене бьют три, Альбус встает и, наклонившись надо мной, отводит прядь волос, которая забивается мне в нос. Потом отворачивается, делает два шага в сторону спальни, но тут же возвращается и, вновь наклонившись, вдруг касается губами моих губ. Да не слегка, а в самом настоящем поцелуе. Его язык скользит в мой рот, исследуя его, сталкивается с моим языком, вылизывает уголок губ. И я, судя по всему, отвечаю, во сне наверняка принимая его за кого-то другого. И вдруг Альбус опоминается, его лицо болезненно искажается, он отрывается от моих губ, целует в лоб и быстро уходит. Я так и не просыпаюсь, по всей видимости, находясь под сонными чарами. Воспоминание обрывается, и вместе с ним заканчиваются все воспоминания из коробки.
Кресло услужливо подлетает ко мне, и я устало в него обрушиваюсь. Этот марафон меня вымотал.
Ну надо же. Значит, это было еще в 80-м году, вскоре после того, как я перешел к Дамблдору, потому что кнутом мне от лорда досталось только однажды, и, в общем-то, не единолично мне, а всем, кто был под рукой. Но что же это означает, кроме того, что Альбус чувствовал ко мне что-то уже тогда? Впрочем, почему я зациклился на этом ларце? Может быть, это один из нескольких?
На часы смотреть страшно, но, оказывается, я здесь не больше двадцати минут – забыл, что воспоминания смотреть быстрее, чем длились сами события. Оглядываюсь вокруг: ничего такого, что могло бы помочь.
Только зря время теряешь, - фыркает вдруг Финеас Блэк. – Это все, что он тут спрятал.
Я перехожу в гостиную, и вслед мне несется:
И там ничего нет тоже, говорю же тебе.
Дверь в спальню не открывается, и я возвращаюсь к Блэку:
Он что-нибудь передавал мне?
Блэк закатывает глаза:
Ничего он тебе не передавал. Иди.
Куда идти?
Где был до этого, туда и иди.
В подземельях тихо, и в первый миг, спустившись, я замираю от ужаса – два бездыханных тела и никаких фантомов. Но тут же и Фелиппе, и Поттер поднимаются – оказывается, легли, чтобы экономить магию, покрывающую ловушку. Фантомы тоже возвращаются на свои места. Все в порядке, если не считать чуть не случившегося у меня инфаркта.
А воспоминание я, кажется, знаю, какое. Хотя и совершенно не понимаю, почему. Но уж оно-то точно подходит под «боль и нежность». Отправляю воспоминание по каналу, и точно – фантом оживает сразу весь, становится объемным и твердо стоящим на своих фантомных ногах. И пусть это и призрак, от него точно так же, как от Альбуса, веет силой.
Альбус Дамблдор…
Полным именем, - яростно шепчет под руку Фелиппе.
Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, ты взял меня, когда я был девственником. Я, Северус Тобиас Снейп, требую платы за девственность.
Не думал, что это будет звучать так… унизительно. Ни на кого не смотрю, только на Альбуса, точнее, на фантом. Его рот открывается:
Хорошо.
Фантом безэмоционален, но в этом «хорошо» мне чудится нота усталости, как будто я долго уговаривал его на что-то, и наконец уговорил. Уговорил ли?
Что ты требуешь в качестве платы за девственность, Северус Тобиас Снейп?
На секунду мне кажется, что это вовсе не фантом, что это сам Альбус меня спрашивает, и становится ужасно стыдно. Настолько стыдно, что кажется – я весь пропитываюсь этим стыдом, что он изливается сейчас из глаз, из ушей, сочится потом по спине и покрывает невидимой, но очень хорошо ощутимой субстанцией комнату. Просить плату за то, что меня трахали… Не помню, падал ли я вообще когда-нибудь так низко.
Северус, - яростно шепчет Фелиппе. Он тянется ко мне магией, я чувствую лишь слабое касание к моей руке, но я знаю, что он хочет сжать ее, и это придает сил.
Я, Северус Тобиас Снейп, требую от тебя, Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, платы в виде отмены всех магических контрактов, которые существовали до нашей связи и после нашей связи.
Губы фантома разъединяются:
Неприемлемо.
Сердце обрывается, осыпается каменной крошкой на холодный пол. В голове темнеет.
Первый контракт, - шепчет Фелиппе. – Пробуй отдельно первый контракт.
Я, Северус Тобиас Снейп, требую от тебя, Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, платы в виде отмены всех магических контрактов, которые существовали до нашей связи.