Минут через двадцать коридор вывел их к развилке, и именно здесь они и очутились в полной темноте. Оба самодельных факела угасли с тихим шипением, выпустив на прощание фонтанчики искр. Холодный, липкий ужас охватил Ромулу. Он никогда не боялся темноты, но сейчас готов был заорать во весь голос. Особенно когда рука, попытавшаяся нащупать Хуана Антонио, провалилась в пустоту.
Но тут совсем рядом раздался набор цветистых итальянских ругательств, и у Ромулу отлегло от сердца.
Люкс, - позвал он, все еще не совсем веря, что кузен нашелся.
Сейчас, - отозвался тот. – Я найду огниво.
Ромулу мгновенно захотелось провалиться со стыда. Он нашарил в кармане маггловскую зажигалку и поднес ее к своему факелу, однако мог бы и не торопиться – колесико щелкало, а пламени не было.
Судя по звукам ударов кресала о кремень, Хуан Антонио занялся тем же самым. И судя по отсутствию даже искр, безрезультатно.
Люкс, - сказала наконец темнота.
Ромулу нащупал стену и прислонился к ней, гадая, что делать дальше. Идти ощупью? Из ближайшего туннеля веяло холодом и сыростью, в запах плесени вкрадывалась сладковатая нотка запаха разложения.
Ромулу? - позвал Хуан Антонио.
Да?
Ромулу, ты меня слышишь? – озабоченно переспросил тот.
Слышу, здесь я, - отозвался Ромулу.
Ромулу! – заорал Хуан Антонио. – Ромулу Леандро, чтоб тебя, какого каццо* ты…
Ромулу схватился за голову, закрывая уши, и ринулся вперед, на голос, пытаясь поймать кузена, но все, что ему удалось – натолкнуться на стену в темноте. Ромулу ринулся вдоль нее назад и вперед, Хуан Антонио ругался, не переставая, и в другой момент Ромулу ничего бы не имел против, но сейчас ему становилось только тоскливее. Через две минуты стало окончательно ясно – связи между ними нет никакой, и идти вперед придется одному. Ромулу выругался, поднял факел, прошел немного по коридору назад и попытался зажечь огонь снова, но теперь это уже не срабатывало. Он вернулся к бывшей развилке, голос Хуана Антонио начал отдаляться, видимо, тот последовал по своему тоннелю, а Ромулу, общупывая вход в свой - стену, покрытую слизью, задумался, почему он слышал Хуана Антонио, а тот его нет? Говорило ли это о разном характере испытаний, которые им выдадут? Стараясь задавить в себе ужас, он сделал несколько неуверенных шагов по туннелю и заорал – слизь под рукой сменилась какими-то жуками размером с полмизинца. С отвращением вытерев ладонь об рюкзак, Ромулу достал факел – огня нет, так хоть в качестве палки сгодится. Помолился и двинулся вперед.
Идти в темноте, выверяя каждый шаг, прислушиваясь к каждому шороху, оказалось ужасающе выматывающим. Ярдов через двести он едва не провалился в яму, и, судя по шипению на дне, она была заполнена никем иным, как змеями. По счастью, вдоль стены обнаружился узкий, шириной в ступню, карниз, а в саму стену были вделаны скобы. При этом скобы были утоплены в углублениях, кишащих не только жуками, но еще и жирными личинками. Пришлось погрузить руки в эту массу чуть ли не по локоть. Вздрагивая от омерзения, Ромулу постарался сосредоточить все свое внимания на нащупывании скоб под пальцами и камня под ногой. В конце концов это была малая, можно сказать, даже детская плата за подсказку от самой Судьбы.
Несколько жуков воспользовались возможностью и переползли ему на руки и плечи, забились за воротник, что-то громко жужжало у самого уха, запутавшись в волосах. Что-то очень активное, извиваясь, пробиралось вверх по обеим штанинам. А внизу по-прежнему шипело. Ярдов через пятьдесят карниз расширился до того, что можно было поставить обе ноги рядом, и Ромулу уже обрадовался, что есть возможность передохнуть – расположение скоб с каждым шагом становилось все более неудобным, и неестественно вывернутые руки болели, но для того, чтобы отдохнуть, нужно было либо продолжать держаться за скобы, либо прислониться к стене и подставить жукам незащищенную голову и спину. Пришлось оставить мысль об отдыхе и пробираться дальше.
Вторая часть пути оказалась намного хуже. Карниз сузился, а каждые две из трех скоб норовили выскользнуть из стены. Пальцы распухли от яда то ли личинок, то ли жуков, и держаться стало труднее. Вдобавок извивающиеся твари добрались до паха и принялись жалить в особо уязвимые места. Если бы свет и был, то Ромулу сейчас бы все равно ничего не видел от слез. Он не знал, каким чудом двигался вперед, и в голову ему не раз уже приходила мысль отказаться от испытания, но точно так же приходила мысль, что это немыслимо. Он должен. И в любом случае – с каким лицом он вернулся бы назад?
Он непрерывно молился - про себя, а когда попробовал вслух, ему пришлось выплевывать жука, скользнувшего в рот, и второй, вцепившийся в губу, был на подходе. Возможно, Ромулу не провел на карнизе и получаса, но ему казалось, что его путешествие длится вечность. И мысли, которые одолевали его, становились все мрачнее. Никто другой из предков не описывал ничего подобного и не давал никаких рекомендаций, которые указывали на подобный опыт во время похода к книге. Например, никто не советовал хотя бы брать перчатки. Это все наталкивало на вывод, что он, Ромулу, совершил что-то особенно неправильное, неприемлемое для рода или магии Книги. И не надо было долго рыться в памяти, чтобы понять, что этим неприемлемым было совсем недавнее – отношения с Северусом. Отношения, в которые он ринулся, не слушая никого. Не рассказав даже крестному – и бегая от него, как будто бы крестный был когда-либо не на его стороне и хотел для него плохого.
И чем дальше Ромулу продвигался, тем больше таких мыслей становилось в его голове, и тем больше его охватывал ужас. Ему начало казаться, что все это было ловушкой, чтобы отбраковать недостойных членов рода, и что он погибнет здесь, сожранный и закусанный тварями, которых он даже не может разглядеть. А Северус, вероятно, даже и не узнает никогда и, возможно, даже и вздохнет с облегчением, ведь это он, Ромулу, инициировал отношения, он вешался на шею, он предлагал себя, а Северус только принимал и непонятно, что на самом деле о нем думал. Действительно ли чувствовал что-то или только отвечал то, что все отвечают в таких случаях, чтобы получить секс.
И если это действительно ужасный грех, подлежащий подобному наказанию, то он, Ромулу, еще и ввел Северуса в грех, и значит, Северус тоже будет наказан… И поскольку у Северуса и так достаточно грехов, то его наказание будет еще более страшным.
Ромулу так погрузился в стыд, раскаяние, ужас за Северуса и понимание, что теперь ничего нельзя вернуть назад, что не сразу осознал, что карниз закончился. На несколько мгновений его накрыло отчаяние от мысли, что придется-таки идти назад, но потом он сообразил вытянуть ногу чуть дальше и обнаружил под карнизом твердую землю. А также то, что яма закончилась уже давно, может быть, еще после первого отрезка пути.
Выругавшись всеми доступными способами, Ромулу потянулся снять рюкзак и тут понял, что оставил его перед ямой. С одной стороны, так было даже лучше – кто знает, как бы он выдержал этот путь с такой тяжестью на спине, а с другой - в рюкзаке оставалась аптечка. По счастью, заживляющее Мартина продублировала, положив бутылочку ему в карман мантии, да не просто бутылочку, а пластмассовую маггловскую. Ромулу только надеялся, что пластмасса не прореагирует с зельем, создав нечто новое и смертоносное. Вытряхнув из штанов и мантии всех насекомых, он с огромным облегчением намазал руки и все прочие пострадавшие места, продолжая размышлять, почему ему было уготовано именно такое испытание и почему некоторым предкам, которые вовсе не были образцом добродетели, никаких испытаний не выпадало вообще. Неужели любовь к мужчине и телесная близость к ним были хуже всего, что только можно было представить?
Он попытался вспомнить, что было написано по этому поводу в Библии, но на ум шла только песнь царя Давида, посвященная Ионафану «Любовь твоя была превыше любви женской». И смех Эрнесто, спорившего с Хуаном Антонио. Это было давно, очень давно, и про Эрнесто тогда еще ничего не было известно, и он говорил, что это же «ну точно про педиков». Ромулу не помнил, какая точка зрения была у Люкса. Может быть, он вообще не спорил, просто Эрнесто хотелось сделать это спором, он любил противоречить даже тогда, когда с ним соглашались.