Он вынул палочку, вырвал заклинанием пачку сигарет из кармана брюк Эрнесто и закурил. Руки тряслись.
Я не жду, что ты поймешь сразу, - сказал Эрнесто спокойно. – Но ты поймешь.
Что я пойму, к чертовой матери? Что я должен понять?! Что ты приходишь, когда тебе вздумается, уничтожаешь меня и уходишь, мелко наслаждаясь тем, что тряпка вроде меня втрескалась в тебя настолько, что у нее нет никаких сил выкинуть тебя из своей жизни? Да ради бога, наслаждайся. Продолжай в том же духе. Как будто это что-то может изменить… - он прикрыл глаза рукой. Зажженная сигарета выпала из пальцев, но Фелиппе было все равно.
Пусть хоть вся халупа сгорит. Тем более будет повод ее поменять.
Агуаменти, - сказал Эрнесто, и Фелиппе окатило водой по ногам. Впрочем, его тут же высушили. – Пиппе, посмотри на меня.
Иди в жопу.
Я пойду в жопу, но попозже, - ласково согласился Эрнесто. – И она будет твоей.
Фелиппе вскинулся, выставил палочку:
Вон.
Эрнесто покачал головой:
Не сейчас, когда выслушаешь.
Тогда я сам уйду.
Экспеллеармус! – палочка Фелиппе оказалась в ладони Эрнесто.
Фелиппе попытался вышибить палочку невербально беспалочковой магией, но ничего не получилось.
Придурок, - бросил он и пошел к выходу из комнаты.
Я втрескался в тебя с первого взгляда, - сказал ему в спину Эрнесто.
Что?
Эрнесто вздохнул.
Как же ты всегда был озабочен, Пиппе, полюбят тебя, не полюбят, бросят, не бросят. Тебе и в голову не приходило, что чувствует другая сторона.
Я не понимаю, - пробормотал Фелиппе.
Ну вот представь себе мальчишку четырнадцати лет, гопоту, главаря школьной банды, но в сексуальном плане абсолютно неискушенного, у него первые мокрые сны, исключительно о девочках, и в голове подвиги во славу девочек, и он для всех такой мачо, и вдруг, блядь, появляется такой красавец семнадцатилетний, взрослый и серьезный весь, с глубоким ясным взглядом синих глаз. И все. Мир гопоты развалился, а красавчик и не заметил.
Фелиппе в глубоком шоке смотрел на него.
Но ты… ты никогда… и ты же со всеми…
Так кто из нас кого считает шлюхой? – осклабился Эрнесто. – Кто?
Но ты же… если был я, почему ты не сразу ко мне? Я не понимаю.
Ну вначале ты исчез на пару лет, а я был вынужден как-то примиряться со своей ориентацией. Точнее, пытаться примириться. Не могу сказать, что из этого что-то вышло. Потом ты уехал в Америку. А потом я уже решил, что нечего мне… пачкать тебя. Вы все обо мне были не лучшего мнения, ну и я о себе такого же был. – Эрнесто замолчал и, вернув себе пачку, потянулся за новой сигаретой.
Фелиппе скинул мантию, закатал рукава рубашки и сел рядом с ним, почти касаясь плечом.
А потом? – спросил он. – Мы ведь были вместе. Почему ты сбежал?
Пророчество, - устало пояснил Эрнесто.
Что?
Ты рассказал мне про пророчество, и тебе и в голову не пришло, что по этому поводу буду чувствовать я, правда? Ты так восторженно пускал слюни оттого, что умрешь в бою, рядом с любимым. И вот, блядь, я слушаю тебя и понимаю, что если твой любимый я, то все, пиздец. Я, знаешь ли, как-то не готов ни сам помирать в молодом возрасте только потому, что влюбился в копа с суицидальными наклонностями, ни терять этого самого копа.
Фелиппе рассмеялся.
Эрни, - сказал он, - но ведь это судьба, и если это твоя судьба, она не зависит от того, с кем ты будешь рядом.
Я знаю. Я тоже дошел до этого. В конце концов.
Они замолчали. Фелиппе взял со стола свою палочку, призвал бутылку вина и бокалы. Потом подумал, отставил бокалы в сторону и обнял Эрнесто. Тот затушил сигарету, протяжно выдохнул и положил голову ему на плечо. Миг – и Фелиппе перенес их обоих на крыльцо. Задницы не отбили только чудом. Эрнесто отпрянул, едва не грянул со ступенек, покачал головой и заржал. Фелиппе откупорил вино и протянул ему бутылку.
Тот устроился на верхней ступеньке нога на ногу, сделал долгий глоток и на мгновение блаженно прикрыл глаза:
Я же сказал, ты поймешь.
Фелиппе усмехнулся:
Я понял.
Как ты думаешь, - спросил Эрнесто, - если тебя проклинает женщина-целитель, что перепрет – проклятие или общая целительская магия?
Соледад?
Выставила меня наконец из дома, - Эрнесто сделал еще глоток.
Фелиппе замер:
И ты решил, что…
Эрнесто закатил глаза.
Я решил посмеяться над одним знакомым идиотом, да, - сказал он. – У меня, конечно, нет денег, чтобы снять квартиру, и дома у матери нет ни одной свободной комнаты, и в доме деда ни одной свободной комнаты нет, и так далее… И, конечно, к тебе, даром, что комнаты первого этажа считаются моими и в них полно моего барахла, я без сказок о вечной любви прийти никак не мог.
Фелиппе вдохнул и выдохнул, прислушиваясь к себе. Нет, лески не было, ее совершенно определенно не было. Она, кажется, отцепилась еще в тот момент, когда он велел Эрнесто пойти вон, и сейчас на сердце было тепло и спокойно, но отчего-то пекло глаза.
Но ты же понимаешь, что я… что меня может опять занести, - Эрнесто стиснул его пальцы в своей ладони, и от этого стало ясно, насколько он волнуется. – Я вправду любитель бегать по мальчикам и по клубам. И контролирую себя не всегда. И не хочу контролировать. Бешенство члена, как ты говоришь…
Бешенство члена, - Фелиппе счастливо рассмеялся, глотнул вина и потянулся слизывать вино с губ Эрнесто.
Над домиком на косогоре зажигались первые звезды.
Пещера с Книгой оказалась совсем простой, ярдов сорок в длину и пятнадцать в ширину. Неровный потолок, утоптанный пол, и никаких сталактитов. Ничего постороннего, если не считать нескольких летучих мышей, которые дремали под потолком в дальнем конце.
Раскрытая книга лежала на конторке в нескольких ярдах от входа, и над ней плавали свечи. Ромулу встал перед конторкой и уставился в чистые страницы. Он понятия не имел, что делать. Никто никогда не говорил, как именно…
Моя семья… - сказал он, откашлявшись, - что может помочь моей семье?
Между страниц темно-зеленым замерцало перо. Ромулу схватил его, и книга вдруг перелисталась в начало. Здесь страницы были заполнены именами, и Ромулу уставился на последние – матери, ее братьев, Фелиппе, крестного и, самое главное, Хуана Антонио. Люкс уже был здесь! У Ромулу отлегло от сердца. Он написал свое имя под именем кузена и интуитивно отступил на шаг. Книга мгновенно захлопнулась, полежала так, словно раздумывая, и через минуту начала листать страницы. Наконец остановилась. Ромулу подошел ближе. На чистом листе сначала проступила вязь узора, затем вычурная, тщательно прорисованная заглавная буква, и только потом четкие строки:
Кто любит так, что медлит ход времен,
Тот рушить жизнь любимых обречен.
Ромулу провел по ним пальцем, стараясь запомнить. Прошло несколько секунд, и строки истаяли.
Со вздохом Ромулу поблагодарил книгу и пошел к выходу, который проступил теперь в дальнем конце пещеры. Лучше бы уж про Северуса спрашивал, думал он, - в этом никогда не разберется. Он был рад покинуть пещеру, но облегчения не чувствовал. Наоборот было ощущение недоделанности чего-то. Перед выходом он остановился, развернулся, оглядываясь, как будто стены могли дать ему подсказку.
И вдруг услышал, как вновь листается книга. Он подбежал к ней – как раз вовремя, чтобы охватить взглядом начинающие таять строки.
Пусть в зеркале похожи два лица -
Разлука караулит у крыльца.
Миг, и лист перед ним снова стал чистым.
Нет, нет, пожалуйста, нет!
Ромулу схватил книгу и тряхнул ее, как будто надеясь вытрясти послание обратно. Вместо этого книга выскользнула из его рук и захлопнулась, и Ромулу готов был поклясться, что ощущает на себе ее неодобрительный взгляд.
И в этот момент потолок начал сыпаться. Часть свечей тут же задуло. Ромулу, не раздумывая, схватил одну из них и побежал к выходу. Стены расступились, и он оказался ровно там же, где и входил в гору – только на снегу сидел на рюкзаке обрадованный Люкс. Ромулу бросился к нему, но не сделав и двух шагов, обернулся на грохот и получил в лицо фонтан пыли. Похоже, вход в пещеру обвалился прямо за его спиной.