Ты же знаешь, что это дело безнадежное. Никто не вспоминает, - попыталась утешить его Эухения.
Нет, я почему-то уверен, что должен это сделать. Что всего важней это сделать. И пророчество…
А что пророчество?
Я тоже не могу перестать о нем думать… Оно меня доведет когда-нибудь.
Оно вообще какое-то странное. «Кто любит так, что медлит ход времен,
Тот рушить жизнь любимых обречен». Ну, вот о чем это? Вообще непонятно.
Ромулу только головой покачал.
Она хотела еще с ним посидеть, но пришла Мартина и сказала, что Эухения ей нужна. Пришлось плестись в замок, но мысли то и дело возвращались к брату. На сердце было тревожно, и весь праздник Эухения только о Ромулу и думала, хотя Гжегож вдруг вздумал трогать ее ногой под столом. И все улыбался какой-то особенной торжествующей улыбкой, которой она у него никогда не видела. Как будто сделал что-то такое, в чем его никто не переплюнет.
На их отношениях это пока не отразилось - после обеда он сразу куда-то смылся, и Эухения даже смутно не представляла, где он может быть. На всякий случай она связалась по камину с домом дедушки, но Алисия сказала, что сеньор Гжегож не приходил. Эухении было некогда искать его – ей нужно было идти вниз, Фернандо и Макс ждали ее, чтобы под шумок аппарировать в монастырь.
Когда она спустилась, сквозь открытые окна первого этажа со двора доносились пьяные возгласы и смех – в честь возвращения в родовое гнездо барон выставил столько лучшего вина, что было бы странно, если бы хоть кто-то остался трезвым. Эухения на цыпочках прокралась по коридору, чтобы не потревожить мать, отдыхавшую с конца обеда в библиотеке, и хотела было уже выйти, как в последний момент ей пришло в голову, что лучше все-таки предупредить именно маму. Она сделала шаг в сторону библиотеки, положила руку на ручку приоткрытой двери и замерла.
Тебе не нужно беспокоиться об этом, Мария Инесса, - говорил Грегори, и в голосе его звучала всегдашняя мягкость. – Его прощение в руках божьих. Он за всеми присмотрит.
Но…
Тсс. Дай мне договорить. За Фелиппе можно тоже не переживать. Твой сын его теперь из рук не выпустит. Если же ты боишься, что он может навредить твоей семье, то выход, на мой взгляд, только один – приблизить его к себе.
Приблизить? – переспросила баронесса таким тоном, как будто предполагала, что могла ослышаться.
Именно. Приблизить и тем или иным способом вызнать, что ему нужно. Если окажется, что он невиновен, ты успокоишься, если окажется, что виновен, мы знаем, что с ним делать. Ты зельевар, и неужели ты не сваришь сыворотку правды?
Это действительно кажется разумным, - сказала Мария Инесса. И добавила таким тоном, как будто едва держалась на ногах: – Но мне ли говорить тебе, что моя последняя интрига не слишком удалась?
Дослушать Эухения не успела. Макс заметил ее сквозь окно, на котором еще не было штор, и позвал. Она пошла к брату, гадая, кого же имели в виду мать и Грегори. Напрямую ведь спросишь вряд ли. С другой стороны, если мама захочет кого-то «приблизить», этот кто-то появится в доме, и таким образом все станет ясно. И этот кто-то связан или был связан с Фелиппе…
Впрочем, она быстро забыла про этот разговор. В монастыре ее ждали вещи поинтереснее. Тем более Грегори собирался на какой-то торжественный прием в Мадрид, и никто не должен был им помешать.
Монастырский двор выглядел совсем заброшенным. Он был весь завален ветками, должно быть, после недавней грозы, а у самого входа в жилое здание валялся мельничный жернов. Его даже пришлось отодвигать, чтобы открыть дверь. Откуда уж оно тут взялось…
Это защита от злых духов, - вдруг вспомнил Макс, когда они вошли внутрь и Эухения выудила из стенной ниши старый фонарь. С двух сторон в нем уже не было стекла, но внутри него по-прежнему парили бабочки, которые, стоило Эухении постучать пальцами по крышке, вспыхнули голубым мерцающим светом. Она подняла глаза, и увидела, что Фернандо как-то странно смотрит на Максима.
Тот отвечал ему не менее странным, нечитаемым взглядом.
Ты уверен? – спросил Фернандо.
Да, производится обряд, чтоб мельница их перемолола, и к порогу дома, где они обитают, кладется мельничное колесо, - небрежно ответил Максима, но у Эухении возникло ощущение, что Фернандо спрашивал совсем не о том.
Злые духи в монастыре? – переспросила она.
Ну, кто-то же производил здесь черную магию, - усмехнулся Макс.
За полчаса они, шаг за шагом, обошли весь второй этаж и даже сунулись на первый, во все службы, а затем и в церковь, внутри которой тоже были леса. Впрочем, она и в таком виде казалась величественной. Максима запустил плавающий Люмос вверх, к вырезанным в белом камне изображениям святых.
Здесь даже орган был, - с сожалением сказал он. – И ты бы видел алтарные ретабло! Не понимаю, зачем все это было раздалбывать… По-моему, они ничего тут не поменяли. И мне кажется, ее никогда не закончат.
Грегори говорил что-то про трещины после землетрясения, - вспомнила Эухения. – Они были в фундаменте, а из-за пустот в запечатанных пыточных подвалах здание начало разрушаться. Так что основной ремонт делается внизу. Но вот туда мы вряд ли попадем, если окажется, что нам туда. Все двери в подвалы надежно запечатаны.
Мне кажется, нам туда и не нужно… В ее воспоминаниях был солнечный свет, - пояснил Фернандо, поднимая ту самую палочку.
Как она вообще должна дать нам знать, что мы на месте? Она ведь может не захотеть? – спросила Эухения.
Дерево палочки сохраняет жизнь и характер, - улыбнулся Фернандо. – Эта была очень привязана к владельцу. И судя по всему, ее оттолкнули, когда совершили преступление. Ей больно и она ревнует, так что из ревности может рассказать нам, что случилось. Пожаловаться.
Почему ты работаешь в департаменте информации? – с подозрением спросил Макс. – Ты разбираешься в магии так, как никто в ней не разбирается.
Может быть, потому что информация – это и есть самая сильная магия? – заметил Фернандо. – И в ней я еще как раз не разобрался?
Максима хмыкнул.
Двигаясь мелкими шажками, они дошли до алтаря, когда Фернандо вдруг выругался. Эухения от испуга чуть не выронила фонарь, а бабочки от волнения быстро-быстро затрепетали крыльями и на несколько мгновений погасли. Макс посветил на пол – у ног Фернандо были лишь осколки статуи Пресвятой девы, чье безголовое туловище валялось в углу, под многочисленными слоями паутины. Зато в угол, к завешенному грубым полотнищем окну, скользнула голубая змейка.
Укусила? – перепугалась Эухения.
Не успела.
Дева Мария предохранила, - улыбнулся Макс. – Теперь ты просто обязан написать ретабло.
Начну прямо сейчас, - согласился Фернандо. Он задумался и через пару минут выдал: - Мне кажется, мы ищем совсем не там. То помещение было гораздо меньше, но это точно не келья. Они слишком тесные. И… - он опять задумался, - мне кажется, там должен быть витраж. Когда палочку уронили, она лежала на полу в красном отсвете, и ее это злило.
Витражные стекла? – Эухения и Макс переглянулись и кивнули друг другу.
Когда мы… - начали синхронно и засмеялись.
Ты, - сказал Макс.
Нет, ты давай, - она потянулась и поцеловала его в щеку.
Он снес это как истинный кабальеро.
Когда мы играли в кладовке, - продолжил, - там в одном из ящиков были красные стекла.
Мы играли в красную луну, которая превращает всех в зомби, - пояснила Эухения. – И еще в кровавый закат.
И в казни египетские, - хихикнул Макс.
И кем ты был в египетских казнях? – хмыкнул Фернандо.
Мы по очереди. То он Моисеем, а я фараоном, а то наоборот.
Фернандо пристально посмотрел на Максима:
Значит, ты тогда уже примерял на себя политические роли.
Даже в неясном свете было видно, как Макс покраснел.
Пораженная открытием, Эухения отпустила фонарь. Эти двое флиртовали! Или нет? Могла ли она ошибиться? Конечно, могла…