Вот именно, Леонардо, - голос баронессы стал еще громче, - ты клялся мне как главе рода! Интересы рода превыше всего! Пабло не уходил из рода, и мы могли подпитать его родовой магией, могли помочь! Да, лекарств от его болезни не было, но один ритуал – и мы могли бы поддерживать его жизнь годами!
Не могли! – сказал вдруг барон таким тоном, что сразу стало ясно: возражать бесполезно. – Когда он пришел ко мне, ему оставалось не больше нескольких недель, болезнь поглощала его, и самое главное – он чувствовал, будто это именно магия рода выдавливает его.
Черная мадонна! Но тогда… тогда мы могли бы изгнать его? – теперь голос баронессы был едва слышен.
Поздно, Мария Инесса, поздно. Он уже умирал, и это было необратимо. И он сказал, что хоть так поможет роду и тебе. Что если род хочет отдать его магию кому-то, значит, вам нужнее.
Баронесса ахнула, и Эухения тоже – значит, дядя пытался спасти дедушку, но все равно не смог. Или, может, это означает, что для дедушки есть еще надежда.
Эухения прошла еще несколько шагов, которые отделяли ее от поворота к бассейну и обнаружила за ним жениха. Гжегож, судя по всему, слушал беседу с не меньшим интересом.
Какая встреча! Я как раз искал вас, сеньорита Вильярдо, - усмехнулся он.
Они выбрались из лабиринта и, в две палочки прорубившись сквозь неухоженную часть сада, добрались до скамьи над озером.
Ну, и о чем ты хотел поговорить? – спросила Эухения, когда они уселись рядом.
Гжегож взял ее руку в свою, сжал пальцы.
Ты знаешь, на самом деле ни о чем. Я просто тебя искал.
На душе потеплело.
Я искала тебя после обеда, - пожаловалась Эухения.
Я знаю. Я был занят многочисленными делами.
Ты всегда занят, - упрекнула она. – И я никогда не знаю, где ты.
Она выговаривала ему, но в то же время сама понимала, что расстроена вовсе не его отсутствием, а тем, что с Фернандо у нее было больше близости, чем с ним, и что она не могла поделиться и половиной тех секретов, которые были у нее и Фернандо.
Я знаю, - Гжегож поднес ее руку к губам и несколько раз очень нежно поцеловал пальцы. Потом притянул Эухению к себе, сжал сильнее, чем, наверное, когда-либо, и принялся губами перебирать ее волосы. – Я знаю. Но я обещаю – скоро все изменится.
И она ему поверила. Это чувствовалось. Как будто действительно случилось что-то очень важное. И очень хорошее. Она никогда не чувствовала, чтобы он был так спокоен, как сейчас. Никогда не чувствовала в нем такой внутренней решимости. И та беда, и боль, которые создавали в нем надлом, делали его хрупким, тоже исчезли. Рядом с ней сидел мужчина, полный огромной внутренней силы, мужчина, который ее любил и который готов был землю перевернуть ради нее. И Эухения сейчас понимала, что поэтому она его и выбрала – он был достоин ее.
Вернувшись в замок, они разошлись – Гжегож отправился в Толедо, гостевые комнаты в замке пока не были отделаны. Кроме того, в Толедо Гжегожу удобнее было присматривать за дедушкой и Мором.
Эухения поднялась к себе – в спальню, которую она делила с Полиной Инессой на третьем этаже. Это была не та комната, где они жили раньше. В той осталось слишком много неприятных Полине Инесса воспоминаний, и Ромулу решил ее не отстраивать, отстроить только соседнюю и позднее построить еще одну такую же комнату прямо над ней. Пространство здесь смещалось так хитро, что в окна комнаты можно было увидеть и сад, и долину слева от него, и справа от него - даже кусочек озера, хотя на самом деле они смотрели всего лишь в одну сторону - на службы и сад. Это было подарком Ромулу. Он любил совмещать несовмещаемое, но обычно ему негде было развернуться. Впрочем, сейчас окна закрывали тяжелые шторы – наверное, чтобы духи не разглядели бардак, творившийся внутри. Вещи, книги, одежда, вытряхнутая из шкафа, и ящики – все это как попало было свалено посередине, и разбираться с этим никто не хотел.
Полина Инесса полулежала на своей кровати в глубине комнаты, в пижаме, и смотрела перед собой.
Я все думаю про стержни, – сказала она, когда Эухения принялась расшнуровывать платье. – Как они образовались? Почему они торчали внутри? Он сам себя проклял?
Как ты справляешься? – спросила Эухения.
Очевидно же, что я НЕ справляюсь, - отозвалась Полина Инесса. – Если он проклял сам себя, то мы никогда не поможем ему.
Но теперь он хоть не тянет из тебя силу.
Вот именно. Но мы связаны, и эту связь просто так не отменишь.
Эухения была другого мнения о том, можно или нельзя отменить эту связь просто, но переубеждать сестру вряд ли бы помогло. Поэтому она сказала:
Да ну его! Он темный волшебник, и, судя по тому, какие заклятья он использует, он убил кучу народу. Ладно еще, когда он в беде и тянет энергию рода, но зачем сейчас о нем думать? Я не понимаю.
Полина Инесса не ответила.
Эухения взбила подушки и принялась рассказывать про вечерние гуляния по Мадриду, подслушанный разговор в саду и посиделки с Гжегожем. Она не надеялась на ответ, просто хотела чем-то заполнить неловкую тишину, но Полина Инесса неожиданно отозвалась.
Да, он очень доволен, - сказала она. – Это и по его ауре видно.
Значит, твоя магия снова с тобой?
Она тут же выругала себя за бестактность.
Я вижу ауры, - угрюмо согласилась Полина Инесса. - Аура Гжегожа постоянно колебалась, особенно в твоем присутствии. Сейчас она очень ровная. Я, - она схватилась рукой за лоб, - что-то хотела сказать тебе, но никак не могу вспомнить. Это что-то очень важное…
Ну раз важное, значит, вспомнишь, - Эухения вытащила из короба с бельем первую попавшуюся ночную сорочку и пошла в ванную. Она только и делала сегодня, что выясняла что-то важное. Ей очень хотелось больше ничего не выяснять.
Но даже, когда тело расслабилось под струями горячей воды, ей не удалось направить мысли в более спокойное русло. В голове смешивалось слишком много всего – и сегодняшняя история, и Вильярдо, который никак не хотел от них отставать, и все люди, забывшие эпизоды из истории, и Полина, которая забыла что-то важное, и собственные видения, которые она, Эухения, тоже забыла. И сказанное как-то Полиной: «Из всех остальных только ты можешь чувствовать то же, что и я».
Эухении тоже теперь казалось, что она упускает что-то важное, что-то перед самым носом.
Когда она вернулась, Полина Инесса уже спала. Эухения натянула на себя одеяло и тоже погрузилась в сон. Но, видимо, перевозбуждение сыграло свою роль, и это была скорее полудрема, тревожная и неприятная. И Эухения не понимала, где находится. С одной стороны, она вроде бы лежала на кровати в замке в Фуэнтэ Сольяда, с другой – сидела на полу в монастырской кладовке, а потом вроде бы опять оказалась в замке, но уже не в Фуэнтэ Сольяда. То был замок огромный, больше раз в десять или даже пятнадцать. И она шла по заброшенному коридору – по углам висела паутина, а из-под ног убегали крысы. Она знала, что идти туда, куда она идет, смертельно опасно, и от этого ощущения липкий пот бежал по спине и частило сердце, но она знала, что нужно идти. И она открыла дверь, и оказалась лицом к лицу с трехголовой собакой. И в следующую секунду, когда она еще не успела испугаться, словно кто-то дернул ее вверх, и она оказалась на улице, над замком, и потом правее, под звездным небом. Внизу прямо под ней было странное сооружение, и одна ее часть не понимала, что это такое, а вторая часть сама собой отметила: «Квиддичное поле». Она пролетела над лесом, потом над озером и приземлилась на заброшенном кладбище. Уже занялся день, и она стояла на обрыве, позади нее были серые холмики надгробий, утопающие в зелени, а она щурилась на солнце после бессонной ночи и смотрела, как внизу блестит вода.
И вот тогда-то все и сложилось сразу, все детали головоломки встали на свои места.
Это Вильярдо! – воскликнула она и проснулась.
Где Вильярдо? – изумилась темнота голосом Полины Инессы.
Эухения махнула рукой, зажигая свечи.