Выбрать главу

Ты знаешь, что Малфои никогда не оставляют друзей в беде. Я хочу, чтобы ты всегда помнил, что у меня достаточно денег и связей, чтобы помочь тебе, Северус.

Изображаю вежливый интерес, а внутри тепло – не от того, что сказал Малфой, а от того, что его предложение помочь напоминает о том, что мне уже помогли. Об Альбусе, который встал перед аврорами, переплетая мои пальцы со своими.

Зависит от того, какова будет ответная услуга, Люциус, - говорю я. Не насмешливо, нет. Мерлин упаси, с Люциусом теперь насмешничать. Судя по истории с дневником Лорда, подкинутым Уизли, он тварь мстительная, и не стоит у него поперек дороги становиться, когда наш общий повелитель вот-вот воскреснет.

– Зависит от того, какая будет ответная услуга, – повторяю и смотрю на Люциуса.

Жду. Но не того, что ответит. Того, как среагирует. И точно – в окклюменции Малфой не силен, так что при моих словах разум Люциуса выталкивает на поверхность две картинки. Меня. Обнаженного. Фантазия у него небогатая, конечно. На одной картинке он трахает меня в рот. Член у него, кстати сказать, очень толстый, так что в мой рот вряд ли поместится. На второй картинке я лежу на теннисном столе в саду Малфой-Мэнора и раздвигаю ноги, с невероятно печальными глазами, всей своей позой выдавая молчаливую покорность. Видимо, под этим есть еще что-нибудь в духе, где я с выражением обреченности на лице на коленях умоляю его взять меня. Но желания лезть в его нелепые фантазии, которые, надеюсь, никогда не воплотятся, у меня нет. Без труда вытаскиваю другую картинку. А вот это уже интересно…

Отворачиваюсь, чтобы налить себе виски, притворяюсь, что ничего не видел. Потом смотрю на него и жду, решится ли он озвучить. Но Малфой неожиданно делает нечто другое. Подходит ко мне и берет меня за плечи. Я, не отступая, прямо смотрю ему в лицо.

– Ты же меня хочешь, - говорит он и целует меня. Я открываю рот – не от неожиданности, скорее от любопытства, и язык Малфоя проникает в него, пробует мой язык, десны, небо. Это… не неприятно.

Меня охватывает дрожь удовольствия, и я прерываю поцелуй и отступаю: - Довольно!

Нарочито медленно беру бокал с камина и вспоминаю первую попавшуюся гадость – пахнущий крысами коридор на третьем этаже. Потом, успешно справившись с возбуждением, перевожу взгляд на Малфоя.

Он смотрит с вызовом, за которым я без труда вычитываю гнев. Должно быть, считает себя гениальным любовником. Возможно, так оно и есть. Опыт наблюдения за бессмысленным трахом во время пыток не дает как следует судить, но проверять не буду.

Я тоже смотрю. Поглаживаю пальцем серебряную змейку, обвивающую бокал у самого дна, и смотрю. Хочется сказать много всего. В первую очередь, что все его фантазии – это не ко мне, и что с ним я никогда не буду снизу. С него, кстати, сталось бы подставить меня, чтобы потом вытащить из подставы за эту самую ответную услугу.

Но ничего подобного я не говорю. Просто спокойно замечаю:

Ты ошибся. Мужчины меня не интересуют, Люциус.

Меня интересует один конкретный мужчина. Но тебе об этом знать не полагается. И до этого конкретного мужчины ты, Малфой, не дотянешься никогда.

На лице Люциуса маска, но на поверхности разума – разочарование. Неужели он действительно на что-то надеялся?

После его ухода «к Драко» я тщательно вытираю губы. Потом полощу рот. Вот встречаются же такие типы! Телу приятно, но почему-то, соприкасаясь с ними, чувствуешь себя грязным до того, что не хочется потом даже в зеркало на себя смотреть. И все-таки иду в спальню и смотрю. Хотя бы ради того, чтобы в моей жизни не было никакого влияния Малфоя.

Ну и что нового? Все тот же огромный, невыносимо уродливый горбатый нос – наследство с обоих сторон – и Принцев, и Снейпов, плюс работа Поттера и Блэка, которые ломали мне его бесчисленное количество раз, начиная с первой поездки в Хогвартс-экспрессе. Мерлин мой! У Альбуса он тоже перебитый, но ведь почему-то не выглядит так отвратительно. Желтая кожа и сальные волосы – с этим я уже смирился. Потому что либо волосы и кожа, либо зелья. В детстве волосы были сальными просто от гормонов, ну а теперь – вечные испарения от котлов. Прислоняюсь лбом к стеклу и закрываю глаза. Не на что тут смотреть!

Любовника завести! Да кто на тебя взглянет, ты, урод?! Это Альбус увидел все в тебе, потому что… Альбус – это Альбус. Ему нравится думать, что в каждом человеке есть хорошее, даже если его там нет. Но и он уже свою ошибку, кажется, разглядел… А таким, как Малфой, ты вообще исключительно для коллекции. И то только из-за интереса Лорда к твоим знаниям и способностям. В твои школьные годы он бы и минет тебя заставить сделать побрезговал. Ты - пария, Снейп. Ты всегда будешь другим. Не потому, что ты недоделанный гомик или бывший (и будущий) Пожиратель, а потому, что ты такой изначально. Как там Поттер говорил? Что я раздражаю самим фактом существования… да…

Этого любовника Альбуса, видимо, тоже фактом существования раздражаю. Иначе все происходящее как-то очень трудно объяснить. За исключением, конечно, того, что он знал каждый мой шаг, о котором знал Альбус. Или даже – я холодею – внушил Альбусу всю эту историю с домом Горбина. Иначе откуда этот дубль воспоминаний? И какое из них истинное, какое ложное? Мог ли я попытаться поцеловать Альбуса? Вряд ли. Я уже знал, что его сдерживает контракт, а я не просто так горжусь своим самоконтролем. Значит, истинное, скорее всего, мое. Действительно ли он закрывал камин? Или это был просто способ разделить нас? Очевидно, что он не контролирует Альбуса всегда, лишь иногда. Но как? Что за ритуал он применяет? Джейн говорила, что разделение магии действует, лишь пока два волшебника являются любовниками. Это означает, что как только Альбус прекратит с ним спать, этот человек перестанет использовать его силу. Если только не будет спать со мной, тогда сила будет уходить к тому человеку по другому контракту. Но спать с ним Альбусу выгодно. Бред какой-то…

Нет, нет. Сейчас я не буду думать об этом. А вот про пророчество Альбусу ничего не расскажу. Более того, сделаю вид, что… завел любовника. И что иногда ухожу к нему по вечерам. Это даст мне свободу действий – я ведь на самом деле не обязан круглосуточно в школе торчать. За порядком должны в первую очередь старосты следить. А, если уж на то пошло, на Поттере - следящие чары двух волшебников сразу.

На этом моменте я опускаюсь в кресло и начинаю тупо разглядывать уродливые черные трещины в белом мраморе камина. Мне слишком страшно осознавать, что целью этого человека могу быть вовсе не я.

По данным Википедии, дамиана использовалась как афродизиак, ацтеки с ее помощью восстанавливали половую активность.

========== Глава 36 Двое из Эрнотерры. ==========

В тот январский вечер он долго плутал по всей Англии, запутывая след аппарации. Он дал себе слово не думать ни о чем, и теперь держался его. Люпин выпил зелье и закрылся в своих покоях. Все нужные чары, о которых передумалось со вчерашнего вечера, были наложены. Книги остались лежать на столе в лаборатории, дожидаясь его возвращения.

Первое, что сказало ему, что он поступил правильно, были расширенные глаза Ромулу, после того как Северус поднялся на третий этаж здания с огромными окнами и попросил охранника позвать архитектора из офиса 329. Северус не помнил, кто и когда еще смотрел на него с такой радостью, искренне и открыто, как… Лили. Интересно, потом, когда он сотрет Ромулу память, останется ли в ее закоулках хоть что-то от всего этого? Он подумал об этом в первый раз, но жалеть о принятом решении было нельзя. Слишком многое поставлено на карту. В том числе жизнь любого человека, кто будет связан с ним. Особенно – маггла.

Ромулу тут же отпросился, погода была тихая, без дождя или снега, и они пошли обратным маршрутом, как еще не ходили никогда – до того самого входа в парк напротив клуба. Всю дорогу говорил Ромулу: о своем новом проекте, о том, что они восстанавливают старое имение, и что он теперь там главный, и какие будут комнаты на первом этаже, и он не знает пока, куда перенести библиотеку, потому что из-за озера очень сыро. И что на самом деле все это вранье, что они так только говорят, чтобы он сам все сделал, и он совершенно запутался, потому что каждый хочет чего-то своего. И что они все видят это имение не таким, какое оно было, а как они нарисовали в своем воображении.