Нет. Что?
Ромулу прикрыл глаза, вспоминая:
А вот: «Мужчины моей страны трудолюбивы и умны, женщины – честны и добры. Но - прости им бог - и те и другие невероятно уродливы».
Северус усмехнулся. Объятие Ромулу сделалось еще крепче.
– С тобой так хорошо, - сказал тот. – Ни о чем не хочется думать. Понравилась тебе моя сказка?
Да. Только я бы оспорил утверждение автора, что правда приносит людям счастье.
Я бы тоже его оспорил, - пробормотал Ромулу глухо. Теплое дыхание коснулась уха Северуса. – Кстати, как насчет того, чтобы пойти ко мне домой и посмотреть хороший фильм? У меня отличный видеомагнитофон и много кассет. Когда твой поезд?
Около полуночи. Я не против хорошего фильма. И даже не против пива с орешками, если мы при этом купим нормальной еды.
Вау. Я тебя пробил! – сказал Ромулу, отрываясь от Северуса и прыгая перед ним на одной ноге. Его темные глаза горели от восторга.
В первом часу ночи Северус ложился спать в холодном подземелье и, вспоминая вечер, обещал себе: «В следующий раз непременно сотру».
Снился ему Брюс Уиллис из «Крепкого орешка», который они смотрели вместе с Ромулу. Неправдоподобно огромный, размером с Хагрида, Брюс Уиллис стоял на Астрономической башне, высовывая голову из-под крыши, и держал за шкирку отчаянно барахтавшегося в воздухе таинственного Альбусова незнакомца, встряхивая его, как котенка. Северус был тут же, кружил около башни на метле, пытаясь разглядеть ненавистное лицо. «Ты можешь делать с ним все, что хочешь, Северус», - произнес вдруг из ниоткуда голос Альбуса. Северус кивнул Брюсу Уиллису, и тот сказал: «Окей, так и поступим» и разжал ладонь. И Северус стоял рядом с ним на башне и смотрел, как падает, падает и разбивается о камни темное тело.
Утром картинка сложилась сама собой. Вычислить гада, найти возможность обойти его использование силы Альбуса и убить. Даже если после этого Дамблдор убьет его самого.
Рассказ Александра Куприна «Синяя звезда». Изложение очень приблизительное, так как Ромулу читал его лет пять назад.
========== Глава 37 Переписка семьи Вильярдо. ==========
«Дорогая девочка!
Как я уже писал тебе, я не хотел рассказывать тебе об этом, но раз ты так настаиваешь, то я, конечно, выполню твою просьбу.
Дело в том, что я застал тебя обыскивающей мой кабинет, и мы с тобой имели крупный разговор по этому поводу. Надеюсь, что у тебя не возникнет чувства вины, потому что мы с тобой уже обсуждали это неоднократно, и ты много раз просила прощения, и я, конечно же, тебя простил.
Подростковое любопытство иногда толкает на поступки, о которых потом жалеешь. Помню, с меня сталось взломать защитные чары в кабинете нашего преподавателя трансфигурации, потому что я хотел посмотреть, что он прячет в своем личном шкафу. Обошлось мне это в целую прядь седых волос и две недели в больничном крыле. Не считая, конечно, субботних отработок в его кабинете до конца года.
В любом случае, помни, что я на тебя не в обиде.
PS. Наследственные дела полагаю закончить к началу февраля. Однако меня задерживает в Англии масса других дел, о которых можешь спросить у матери, и которые много важнее наследственных.
Жду новых писем.
Любящий тебя Грегори
28 января 1994 года».
О Господи! – сказала Эухения Виктория, в потрясении уставившись на пергамент, лежащий на ее коленях. Такого просто не могло быть! Что на нее нашло?!! Неужели те видения в Хэллоуин два года назад так повлияли на нее, что она позволила себе настолько неадекватный поступок в отношении столь близкого человека? Накричать, нагрубить – да. В одиннадцать-двенадцать лет она мало чем отличалась от других подростков и вспыхивала по любому поводу, словно камин от Инчендио. А Грегори не был герцогом Толедским, на которого и помыслить нельзя было повысить голос. Или Джафаром, при виде которого в голову приходило слово «благоговение». С Грегори можно было ссориться и спорить, отстаивая свое право жить, как ей хотелось, и потом признавать его правоту, мириться, просить прощения и быть прощенной.
И слов Эухения в запале, помнится, часто не выбирала. До тех пор, пока в тринадцать лет при занятиях окклюменцией не пробила память баронессы и не нашла в ней просмотренные воспоминания Грегори. После этого не то что грубить, слово лишнее долго боялась сказать. И все думала: как? Как он все это выдержал? Даже сейчас собственное пережитое на драконьей ферме казалось куда меньшим, это-то и держало, что он смог. Не просто выжил, а стал тем, кем стал. И что-то познал в жизни такое важное, что у нее никак не получалось.
Эухения перечитала пергамент, и обнаружила внизу приписку: «Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога…»(Псал.42:5)
Бог? – сказала она со злостью. Губы ее скривились в ироничной усмешке. – Где он? Где ты его нашел?!! Почему он бросил меня теперь здесь? С этими снами? Что он дает людям? Зачем он вообще?!! – и она упала на постель лицом в подушку и зарыдала. Перед ее глазами вновь была сцена с фермы, когда Чарли слизывал с перчаток драконью желчь, и какой-то невообразимый гнев рос, ширился внутри нее.
Через пару минут она проплакалась и села, прислонившись затылком к ветхому гобелену, жесткими быстрыми движениями вытирая следы слез. – Ты был неправ, Пиппе! – сказала она. – Я бы смогла это сделать. И я это буду делать.*
Через час барон де Ведья-и-Медоре, только что оттрахав хорошенькую секретаршу Анхелику, довольно щуря усталые близорукие глаза, пил кофе, сваренный секретаршей, а также читал письмо, полученное с домашней серой совой. «Папа, ни за что не поверю, что в мире не осталось ни одного известного целителя, который бы меня не посмотрел».
– Похоже, мой друг, - пробормотал Леонардо себе под нос, старательно отводя взгляд от чересчур ревнивой Анхелики, - наша девочка начинает выздоравливать.
Еще через час Полина Инесса зашла в свою комнату, посмотрела на спящую сестру и тихо попятилась назад. Через пятнадцать минут баронесса, искавшая дочь для серьезного разговора, нашла ее в пустой комнате мальчиков в левом крыле второго этажа. Полина Инесса сидела на корточках между кроватью Эухенио и окном, безжалостно наматывая на палец длинную темную прядь. В ответ на вопросительный взгляд баронессы она произнесла:
Она черная, мама. Теперь она совершенно черная.
По-видимому, у тебя особая связь с любым из членов семьи, и каким-то образом ты вписала в поле родовой магии намерение помогать каждому из Вильярдо, - Мария Инесса ходила по кабинету, время от времени поглядывая на дочь, забравшуюся с ногами в одно из кресел. Полина Инесса казалась вся составленной из одних углов, и баронессе невольно приходила на ум сказка про гадкого утенка. – Таким образом, когда он призвал на помощь родовую магию, ты ему помогла. Но поскольку это все же поле родовой магии, а оно никогда не допустит причинения ущерба никому из членов семьи, то опасность быть убитой тебе не угрожает. Соледад не права. – Присев на краешек стола, баронесса переплела пальцы и вновь расплела их.
Но это означает, что он может как бы случайно перетянуть всю нашу защитную магию, и тогда мы все будем в опасности? – еще не до конца убежденная сама не зная в чем спросила Полина Инесса.
Это означает, что вам нужно подтянуть уровень защитных заклинаний. Всем, - отрезала баронесса. - В отличие от большинства волшебников, которые даже никогда не слышали о родовой защитной магии, мы – избалованное семейство. Абсолютно избалованное. Мы полагаем, что она сама все за нас сделает, поэтому не тренируемся в полную силу. Мы забываем, что защитная магия – это всего лишь дополнительная защита, и что к ней нельзя обращаться в любое время, что ею можно пользоваться только, если опасность действительно смертельная!