– Лёва, подумай сам, как ты сможешь выполнить задание, не зная, куда идти, в каком направлении. Вдруг адрес просто забыли написать? А оно срочное, ты сам говорил. В общем, давай соглашайся. А то мы напрасно теряем время. Предлагаю вернуться ко мне и подержать конверт над паром, клей сам и отойдет. И ничего не будет видно, уверяю тебя. Потом мы снова запечатаем письмо, и ты его благополучно доставишь куда следует.
– Так будет же видно, что его вскрывали…
– Да не будет, мы его снова заклеим. Немного помнем, будто конверт на почте завалялся по всяким мешкам и ящикам, и всё в порядке.
– Точно?
– Абсолютно.
– Да нет, спасибо, чего-то не хочется.
– Фрумкин, решайся. У меня терпение не вечное. Я тебе реальную помощь предлагаю, а ты нос воротишь, – начал обижаться Виктор.
Фрумкин задумался. Отвергая помощь приятеля, он обижает человека и сам остается в непонятной ситуации. А если, действительно, по обращению в письме он сможет узнать, кому оно предназначается? Ведь Фрумкин долгие годы работал на почте и почти всех, где кто проживает, знавал на своей территории… не в лицо, конечно, а по именам и фамилиям.
– Ладно, пошли, – решился он.
Снова поднялись на второй этаж к Подольскому и, не раздеваясь, сразу протопали на кухню. Виктор тут же поставил чайник. Фрумкин достал конверт и передал его Подольскому. Тот покрутил его в руках, еще раз посмотрел на свет.
– Нет, так ничего не видно. Будем вскрывать, – произнес он тоном хирурга.
Чайник начал неуверенно подкипать, потом загудел на полную катушку. Подольский снял крышку и поднял конверт над паром. Сначала довольно долго ничего не происходило, и почтальон уже начал волноваться, что конверт попортится и так ничего и не выйдет. Но его опасения опровергла практика: тонкая клеевая полоска, закреплявшая конверт, стала поддаваться, и письмо, словно по мановению волшебной палочки, раскрылось.
– Ну, смотри! – торжественным голосом произнес Подольский, вкладывая письмо в руки Фрумкина. Тот как-то очумело посмотрел сначала на Виктора, потом на конверт, потом снова на Виктора и неохотно принял конверт дрожащими руками. Подошел к окну и стал неуверенными движениями вынимать его содержимое.
Письмо представляло собой совершенно обычный лист бумаги размером А4. Белый-белый. Просто поразительной белизны, какой Фрумкину никогда доселе не доводилось видеть. Текста было немного. Фрумкин опустил глаза, всматриваясь в то, что там написано. Сообщение занимало всего лишь строчку и состояло из трех коротких слов. «Я В ПУТИ». Фрумкин, ничего не понимая, передал лист Подольскому. Тот прочитал вслух по слогам: «Я-В-ПУ-ТИ» – и также недоуменно уставился на Фрумкина. Оба молчали. Молчало все вокруг. Тишина вдруг тисками сдавила уши, а потом взорвалась громким звуком распахнутого балконного окна дома напротив. Резко померк дневной свет, небосвод заволокло свинцовыми тучами, но дождь не пролился. Набухшие тучи крепко держали влагу.
– Что? Что все это значит? Чертовщина какая-то! В каком пути? Кто в пути? – Последние слова Подольского перешли практически в свист. Он задыхался. Как и Фрумкин. То ли страх, то ли физический спазм сдавил горло. В глазах у обоих резко потемнело, сердце застучало, точно отбойный молоток…
– Мне пора, – только и смог пролепетать Фрумкин и, шатаясь, направился в прихожую, где, не замечая и не разбирая раскиданных ботинок, вешалки, зацепившейся за пальто, раскрытой дверцы шкафа, с трудом распахнул входную дверь, дрожащей рукой найдя замок, вывалился наконец из комнаты на лестничную клетку. Но и здесь ему не было покоя, а потянуло на улицу, – скорей, скорей отсюда. Не помня себя, он сбежал вниз по лестнице и вылетел во двор. Здесь гулял ветер, нагибая и тормоша кроны деревьев, срывая белье с веревок, перетянутых между домами, унося простыни, платки и детские ползунки да маечки неведомо куда. Не останавливаясь, Фрумкин помчался что было духу к Главпочтамту. Скорей! Туда!
На полпути он заметил, что за ним бежит Подольский, и прибавил скорость. Но Подольский был моложе, да и, пожалуй, сильнее Фрумкина, так что, как почтальон ни старался, тот его вскоре догнал.
– Ты чего?
– А ты чего?
– Смотрю – бежишь, и я за тобой. А ты чего?
Фрумкин даже не успел подумать, куда он так припустил и зачем. Магические слова из письма будоражили его сознание и не давали успокоиться. Бежать. Вперед. Скорей-скорей. Не отвлекаться ни на что, даже на Подольского.
Ага, вон и здоровенное темное здание почтамта, которое видно на километры вокруг. Туда, быстрей туда! Спрятаться! Покаяться! Явиться! Броситься в ноги!
На проходной дядя Ваня даже не успел рта раскрыть, как мимо него проскочил сначала почтальон, а потом какой-то незнакомец и оба исчезли в глубине здания.