- Так это просто вино - я знаю! У Хозяина, когда гости приходят, пьют вино это. А потом - такие все весёлые сразу: песни поют, пляшут.
- Ну да, песни и здеся поют. Вообще я скажу: музыкальное место. Оркестры играют днем, а ночью алкоголики воют.
- А какие они? нехорошие?..
- Самые плохие. Хуже всех. Ходят тут да и убивают друг друга. Я думаю: вот они и перебьют друг друга. И спокойней станет. Эге, ну вот опять, стало быть, убили.
- Да...
- Ну, да, вот лежит. Да сиди ты. А я знаю его. Этот-то еще ничего был, кормил меня как-то.
- Ох...
- Ты чё?
Тэодор вспомнил, что целый день так ничего и не ел. Это был голод?
- А-а, жрать охота. Ладно уж, на, жри. Я это на утро припас, да что уж теперь.
Тэодор понюхал - это была заплесневелая горбушка хлеба.
- А как это... есть?..
- Ты чё?
- А, ладно, я сейчас... сам поищу чего-нибудь.
- А-а-а, ну ищи-ищи, я-то тебя здеся подожду. Найдешь чего, приходи, пожрём.
Тэодор выполз из-под ёлки и - заковылял прочь. Болел бок и мутило... Отойдя на некоторое расстояние, прислушался - услыхал: "э-э, дурной-дурной... побрезговал, вишь, помрет ведь, а такой лохматый..."
Стемнело совсем. Пропала в снегах елка. А могилы, ограды, деревья и небо продолжали рассыпаться. И снег выл, хлестал, ухал - звал, звал к себе, в себя, звал отдохнуть в тиши своей холодной: забыться, уснуть; но утром... утром - найти, надо обязательно найти Хозяина... Хозяина... Но что это? Словно вокруг начало все таять, успокаиваться; снежинки замедлили свой головокружительный бег и - остановились словно. И тело, там в снежной тишине, тоже остановилось и рассыпалось, засыпая...
"Я устал? я засыпаю?.."
Где-то в снегу, за сугробами, мелькнув зыбкими тенями, послышались людские голоса... "Алкоголики... Я засыпаю..."
- Ух-ты! шуба!
- Ты, это.. какая еще тут шуба? Ого, - колли!
- Умер, бедолага, замерз, небось... может-ка это... шкуру-то его?..
- Да ну тебя! А коли живой - так таки и пристукнешь?
- Ладно, дался тоже, никуда не денется, пошли.
- А если живой, давай-ка...
- Пошли, хочешь, тащи своего пса сам, пошли. Пурга-то какая, - ща вот так же валятся будем...
- Тьфу на тебя! та-ак же... Тихо, погодь, словно бы еще лает кто-то.
- С псом, без пса - пошли, холод собачий. Лают у него, еще бы, собаки - вот и лают... Да аккуратней ты, это не плита тебе... осторожней, там ограда, да? Пошли, пошли...
"Дурной, вот, дурной. Ну и не кидаться же мне на них было? Лохматый дурной. Вот и помер. Да и хорошо, что завтрак мой не сожрал; ему-то что? Все равно - точно: помер. Да, а мне помирать неохота. Неохота мне помирать!"
"Он частенько любил, сиживая, в кресле-качалке, говорить со мною: Ты, Тэодор, знай: прекрасен наш мир, а страна наша зовется Русь и у нас есть Бог, а Бог, Тэодор, это совсем не тот смазливый еврейчик, выдуманный жидами на Сионском сговоре, а Великий и Единый Господь Бог. Нам никогда не понять - что это, но без веры в Него - нельзя. Все мы, русские, живем любви ради к этому Богу...
А еще в комнате стояли огромные часы с блестящим длинным маятником, мне кажется - понимали они меня: когда хотелось есть, они пели иногда, но порою они пели совсем зря, тогда я пытался их успокоить, а Хозяин только улыбался и говорил: Фу-фу, вот разбрехался, прям уж Блюхер какой-то... Мой Хозяин - писатель.
Наступал Новый Год - зажигали фонарики на ёлке, ёлка вся такая сияла, и становилось тепло, даже жарко, и как-то очень радостно... Жарко? а - где снег? метель!?"
Тэодор открыл глаза. Он лежал на старом рваном плаще в какой-то непонятной каморке. А перед ним, перед ним - стояла на полу миска, миска с непонятным супом!
И - человек на стуле сидел, улыбался в рыжеватую бородку. Не понимая - почему - Тэодор принялся есть этот суп.
- Значит, вот ты и очухался. А то Фрол кричал: мы, мол, из него шубу за три тыщи смарганем-то, заживем... Ну там и так далее, что тебе слушать... А ты вот какой хороший. Я тебя завтра вымою, вычищу. А Фрол ушёл, ушёл... да... Я ему так и говорю: не дам, мол, псину резать - и шабаш. Таки и выходит - спас я тебя. Ты, это, ешь, ешь... Ну что, отогрелся? Давай-ка знакомится. Я вот по собачьи-то не уразумею. Что делать будем?
Тэодор на пару секунд оторвался от еды и посмотрел на своего спасителя.
- Ишь ты, вот ведь умные глаза! А меня Соломоном зовут. Правда-правда. Это меня там мой дедуся, Борис Аронович назвал. И я вот что думаю: хорошее имя. Соломонам же не только царями там разными править, можно и на кладбище послужить. Вот тебе, собака, и пример: кругом покойники, царствие им... лежат, а я, выходит, тебя почти воскресил. Эх, честь и хвала мне за это!
Соломон рассмеялся.
Тэодору стало вдруг досадно - чего это он смеётся, но - промолчал, словно (как странно!) этот нелепый человек показался добрым... как же так: добрым?..
Тэодор редко задумывался над происходящим, что - думать, когда вокруг лишь добрые люди (Хозяин), послушные вещи (подстилка, пахнущая апельсинами)... Что же делать? И куда исчез Хозяин? а может быть Тэодор просто стал не нужен ему? Может Тэодора бросили, предали, осрамили? А может Тэодор сам виноват, может это он - бросил своего Хозяина? Непонятно кто же кого предал? А раньше было ясно: вместо хорошей колбасы, нарезанной аккуратными кружочками в крапинку, давали мокрые сосиски, - понятно, сердились; надо было подойти к нему, положить голову на колени и попросить прощения, тихо-тихо так - Хозяин не любит, когда я говорю что-то громко. Бывало так раскричусь, а он уж и усмехается: Эка вон разлаялся, срам такой, уж прямо жид на митинге... Так Тэодор уснул, - первую ночь без Хозяина, без дома.