«Вот ведь штука, — вопил мысленно Анатолий Петрович, — оказывается, бывает тьма внутренняя, что не проявляет себя до конца жизни и выплескивается после смерти в мир человеческий в виде гноя и смрада разлагающегося тела, а бывает и наоборот, тьма внешняя, что находит пристанище в невинных животных, увеличивая их оболочки до размеров поистине громадных».
Раздувшаяся кошка, лежавшая перед ним, была беременна тьмой настолько невообразимой, что часть этой тьмы выплескивалась из ее глаз. Удивительно, но Мертвецкий не был ни смущен, ни напуган. Только жаль было ему, что он не умрет, прежде чем кошка родит черноту, и не сможет наблюдать за процессом родов с другой стороны барьера, наслаждаясь истинным светом тьмы.
— Петрович! — отвлек его от дум зычный голос дворника, — глянь–ка!
Мертвецкий поглядел. Дворник стоял теперь прямо перед мордой гигантской кошки. Старый азербайджанец–рецидивист более не прижимался к его правой стороне, но каким–то удивительным образом слился с нею так, что его стопы приросли к плечу дворника, а ноги срослись с рукой последнего. Теперь дворник вовсю размахивал пожилым рецидивистом, приветственно улыбаясь.
— Мой зам! — верещал он, — моя правая рука!
Слева от дворника вырисовывалась хрупкая полупрозрачная фигурка маленькой девочки. Бледное лунообразное лицо будто парило над землей. Прочие части тела скорее угадывались, нежели присутствовали.
Мучимый предчувствием Анатолий Петрович подошел поближе. Теперь он явственно видел, что глаза девочки закрыты. На веках же были нарисованы другие глаза, которые, казалось, прожигали его до кости.
— Папочка, — произнесло существо. И соседи единым хором повторили: «папочка»…
— Иди, иди, — каркал дворник, и указывал рецидивистом в сторону кошки. Та мяукнула еще раз и теперь смотрела на Мертвецкого почти похотливо.
— Оно как получается? — нараспев цитировал дворник, — оно так и получается! Вот кошка, единственное создание, что живет в двух мирах и может тьму невидимую преобразовать в плоть временную. И дочка твоя, Анатолий Петрович, намеченная к рождению, но нерожденная, станет душой для этой черной плоти. Но надобно принести жертву, и мясо этой жертвы в желудке кошки станет мясом для новой черной жизни.
— Кошка! Кошка! — завыли соседи.
— Но не всякий человек сподобится стать такой жертвой, — продолжил дворник, — а только тот, для кого жизнь человеческая воистину не имеет ни ценности, ни цены, но кажется адом, а истинный холодный ад вечности раю подобен. Нужен ты, Анатолий Петрович!
— Нужен ты, папочка, — прошипело дочкообразное существо с другой стороны.
Мертвецкий поглядел на кошку, вокруг которой клубился беспросветный мрак; на призрачную девочку с нарисованными ледяными глазами; на дворника и на ужасную правую руку его, в зубах которой была зажата сигарета; на чудовищных размеров клубок плоти, в который сплелись все соседи так, что не разобрать было кто есть кто. И вдруг уверился в том, что большая часть верований и ожиданий его иллюзорна. Больше всего на свете ему хотелось жить. Просто, незамысловато, физиологически жить. Тьма, манившая его, более не казалась привлекательной.
Он оторопело попятился.
И стало тихо.
Все взгляды были теперь направлены на него. Кошка оглушительно мяукнула и попыталась даже встать со своего ложа, но огромные размеры сыграли с нею злую шутку — тонкие ноги не в силах были выдержать столь огромный вес, и кошка бессильно рухнула на постамент.
Соседи, теперь представлявшие собой несуразное белесое скользкое существо со множеством конечностей, покатились было к нему, но велика была инерционная сила индивидуальных противоречий, что бушевали в них. В результате отвратительный клубень остался на месте, вспучиваясь и опадая. Дворник побрел в его сторону, но вес его правой руки не позволял ему развить достойную скорость. Для удержания равновесия он то и дело опирался головою пожилого рецидивиста в пол.