Мертвецкий отступал быстро, решительно прочь от смрадной темноты и был уже в двух шагах от лестницы.
— Папа! — слово обожгло его уши. Полупрозрачная дочь его протягивала к нему тающие руки. — Папа!
Мертвецкий остановился на миг, в голове его гулко стучал колокол. Но, чу!
— Не дочь ты мне! — взвизгнул он победно. — Не будет распада! До конца не быть концу! И ринулся что было сил вверх по лестнице.
Рев раздался за ним, будто открылись крышки гробов и множество мертвецов возопило в великой муке. Своды подземного зала обрушились за его спиной. Он несся вверх по лестнице, не чувствуя ног, и упивался жизнью. Каждое движение теперь казалось ему наполненным сладостью, в каждом ударе сердца он видел божественное присутствие.
— Как сладок мир! — торопливо пищал он на ходу.
И вот уже перед ним, стоит лишь протянуть руку, заветный дверной проем, выход из подвала. Мертвецкий рванулся изо всех сил…
В дверях возникла медузная фигура сына. «Аня! Аня! — прогавкал он и с силой захлопнул дверь. Лязгнули засовы. Мертвецкий заколотил ватными кулаками по металлу двери. Завизжал, пожалуй, впервые в своей жизни осознав ее ускользающую быстротечность.
И снизу из мрака пришел ответ.
Темнота обняла его нежно.
И когда она начала рвать на куски его тело, он уже не сопротивлялся.
Неизбежность
— Послушай! — тихий шепот разрывает ткань сна. Андрей просыпается наполовину, глаза закрыты, сознание все еще во власти сновидений. В хаос, порожденный пробуждением, врывается монотонная просьба.
Голос жены. Испуганный громкий шепот.
— Послушай… Послушай!
Он открывает глаза. Поворачивается на правый бок. В темноте двумя озерами страха, прямо перед его глазами, темнеют глаза жены. Широко, настежь распахнутые. Сквозь вязкую тьму он ощущает импульсы ужаса, исходящие от нее.
— Андрюша, пожалуйста! — она еще не видит, что он проснулся. На секунду чернота внутри него требует, чтобы он притворился спящим, не отвечал на мольбу жены, наблюдая за ее страхом.
— Оля. — Он протягивает руку, нащупывает ее тело, такое маленькое, дрожащее под одеялом, крепко обнимает. Прижимает к себе. — Девочка моя. Что случилось?
— Господи, Андрюша, как хорошо, что ты не спишь… Я, я… — голос повышается, срывается на тихий мышиный писк. Тело дрожит под его рукой. — Мне так страшно!
Теперь, когда его глаза привыкли к темноте, он видит, что она плачет. По–детски, скривив лицо, морщит нос. Он гладит ее по спине, похлопывает, как порой похлопывает сына, когда мальчик кричит ночью, увидев плохой сон. Ужас, что стрелой кольнул его, уже отступил. Ничего не произошло. Ничего…
— Это сон, да? — тихонько спрашивает он… — Тебе приснился сон?
Жена смотрит на него прямо, неестественно — широко раскрытые глаза источают физически ощутимый мрак.
— Мне… Да. Это был сон, — снова переходит на шепот. Истерические нотки постепенно исчезают из ее голоса, тьма пожирает их.
— Верно… сон… Андрей! Это было… так последовательно. Так ведь не бывает во снах.., чтобы все было… логично, верно?
Теперь он уже полностью проснулся. Остатки недавних сновидений исчезли из его головы, растворились, ушли в подполье разума. Он испытывает смешанные эмоции. Ему жаль жену, хочется защитить ее, пусть даже и от монстров, созданных ее же сознанием. В то же время он раздражен. За окном только начинает светать, и свет этот, слабый, болезненный, жидкий, отравляет его.
— Может, детка. Все может быть.
— Я должна рассказать тебе. Тогда сон не сбудется.
Раздражение внутри него уступает место злости. Ему хочется оборвать ее монолог, закончить разговор и провалиться поскорее обратно в ту пропасть, что забвением наполняет его по ночам, оставляя все настоящие ужасы позади. Но он молчит, еще крепче прижимая ее худенькое тело к себе, чувствуя ее груди своей грудью. Ее сердце бьется быстро, часто, громко. Так бьется в последние секунды жизни курица, исполняя свой последний танец уже обезглавленная. Жена смотрит на него. В ее глазах ночь. Бездонная и беспощадная. Его молчание она принимает за согласие.
— Мне приснился конец света. Конец всего, понимаешь? Господь решил закончить всю эту мерзость и… Боже… — она стонет, прерывается, но тотчас же одергивает себя и продолжает: — В этом сне…у меня не было лица… Нет, не так, я была не я, так правильно. Я была молодой совсем девчонкой, и… там не было тебя. И сына. Будто бы ранним утром, в субботу, я вместе с приятелями собираюсь сплавляться по реке на байдарках. Вниз по реке, к порогам. Андрей, я же никогда в жизни не плавала на лодке…а тут… И вот мы идем вдоль реки. Раннее утро, солнце только восходит. И когда оно показалось из–за реки, я увидела… Солнце было огромным. И оно… застыло над рекой, буквально над водой. Тот край его, что почти касался воды, был… коричневым… Серовато–коричневым. И свет, утренний свет был… таким… черт, я не знаю… будто смотришь на мир сквозь саван. Все выцвело, как на старых снимках, приобрело неправильные контуры, жирные очертания, свет был… Гнилой.