— Не надо… хозяина… — пробормотал он, пятясь. Сотрудники салона не делали попыток остановить его — они провожали его круглыми одинаковыми глазами, медленно развязывая тюрбаны. Грузный мужчина в противоположном конце зала выполз–таки из–под купола фена, и Столин смотрел, не в силах оторваться, на омерзительный конгломерат щетинистых коротких крючков и покрытых шерстью шипов, что росли на его лице. Из пустых глазниц его торчали длинные, покрытые ворсинками щупальца с маслянисто черными сгустками плоти на концах.
— Позорный негодяй! — ревел мужчина, однако выбраться из кресла не мог. С каким–то отстраненным любопытством Владимир Ефимович констатировал факт: ладони толстяка приклеились к ручкам кресла — за ними тянулась липкая и судя по всему очень прочная субстанция.
Анжелика Борисовна наконец размотала тюрбан и, ожесточенно отбросив его в сторону, устремила взгляд к потолку. Под тюрбаном на абсолютно безволосой голове вибрировали и извивались два черных сегментированных усика.
Мила никак не могла распутать узел на своем тюрбане, а рыхлая девица Люба уже вовсю шевелила щетинистыми усиками, при этом не переставая сверлить Столина свирепым и нахальным взглядом.
— Хозяина он захотел! — верещала Анжелика Борисовна. Голос ее все менее напоминал человеческий, изо рта то и дело показывался кончик омерзительного розового жгута. — Обслуживание ему не то! Уже и капнуть нельзя!
Владимир Ефимович продолжал пятиться по–рачьи, ощущая, как на губах его расцветает нелепая и совершенно не соответствующая происходящему улыбка. Ему оставалось лишь полшага до двери, когда жирный мужик, наконец, оторвал свою тушу от кресла с отчетливым плюхающим звуком и, переваливаясь, заковылял к Столину. В это же мгновение на лице у администратора появилось торжествующее выражение — она казенно улыбнулась и заявила:
— Вот, дозвонилась хозяйке! Извольте! Ее антенны образовали единое целое, переплетясь в некое подобие косы, нижняя челюсть отпала. Одновременно с нею и сотрудницы и даже жирный мужик широко раскрыли рты и исторгли какофонию скрежещущих, визжащих металлических звуков, чередующихся с пощелкиваниями и омерзительным треском.
Столин почувствовал, как его сердце замерло, словно при экстрасистолии, и ухнуло в желудок, горло схватил спазм, в глазах начало темнеть. «Господи, у меня сейчас будет инфаркт, инфаркт!» — слабо взвизгнул он мысленно и засеменил прочь, не в силах оторвать глаз от инфернальной картины, что разворачивалась перед ним.
— Куда же вы, клиент? — верещала Анжелика Борисовна. — Хозяйка на проводе! Она говорит, что от вашей маловразумительной туши еще толк может быть! Толк! Митя, держи эту мразь! Этого женоненавистника и педераста!
Багровый от натуги Митя взревел и ринулся вперед, прилипая к полу при каждом движении. От его шагов сотрясалась земля.
Теряя сознание, Владимир Ефимович все же нашел в себе силы сбросить чары, повернулся к кошмару спиной и ринулся к выходу. На бегу он ударился в дверь плечом, и снова, и еще! Дверь не поддавалась. Взвизгнув, Владимир Ефимович ухватился за липкую ручку и потянул дверь на себя, ощущая смрадное дыхание Мити за спиной.
Он выскочил на улицу и понесся в сторону гостиницы, не глядя по сторонам. На его счастье, на проезжей части было совершенно пусто. Дождь закончился, и мокрый, потрескавшийся асфальт неприятно скользил под ногами.
Перебежав через дорогу, Столин оглянулся и увидел, что весь коллектив салона сгрудился в дверях. Неистовый Митя, тяжело дыша, стоял у самой дороги, однако отчего–то не стремился продолжать преследование.
Почувствовав чей–то взгляд, Столин, посмотрел в том направлении — на втором этаже все так же стояла и сверлила его глазами грузная женщина. Рядом с нею торчали громадные головы двух кобелей. Увидев, что Столин заметил ее, женщина улыбнулась и что–то произнесла, обращаясь, по всей видимости, к собакам. Псы синхронно кивнули и мигом исчезли с балкона.
— Мать моя, да она спустила на меня собак! — догадался Владимир Ефимович. — Чертова сука спустила на меня своих ротвейлеров! Он повернулся и побежал к входным дверям гостиницы. Ухватившись за тяжелую ручку, он изо всех сил потянул дверь на себя и чуть не упал, когда она неожиданно легко поддалась.
Вбежав в полутемный холл, Владимир Ефимович в два шага одолел расстояние до стойки портье и принялся барабанить кулаками по столешнице. Звуки ударов разносились в гулкой тишине зала.
Дверь за стойкой распахнулась почти сразу, словно портье стоял прямо за ней и ждал… Чего?
Нелепая фигура в брезентовой куртке внушила Столину еще больший ужас. Однако, пристально вглядевшись в лицо портье и не обнаружив на нем никаких признаков мандибул и лабиума, он несколько расслабился и, стараясь совладать с дрожью в голосе, произнес: