— Рыжий, у Джессики и детей есть квартира! — в голосе Берты звучало отчаяние. — Подожди, не надо, прошу тебя! Сядь, ради Бога, помолчи, и послушай!!! Я…
— Это ты помолчи, — приказал Скрипач. — Извини, но так надо.
— Что-то еще? — поинтересовался Томанов, садясь за стол.
— Да. Я требую, чтобы Ита перевели. Сейчас. До операций. И чтобы эти операции делались в нормальных условиях.
— Чем плох тот госпиталь?
— Вы там были? — голос Скрипача упал до едва различимого шепота. — Сорок километров от города. Заброшенная территория. С этого здания кирпичи на головы людям падают. Он лежит сейчас по сути дела в бывшем гостиничном номере — с такими травмами! Бригады будут работать на операциях в холле!.. Если вы этого не сделаете — а я больше чем уверен, что не сделаете — я до конца дней своих не забуду, что мы для вас не более чем мусор. Учтите, у отбросов своя логика. И я вам про это напомню. При первом же удобном случае. Боюсь, напоминание станет для вас неприятным сюрпризом.
— Скрипач, вы сошли с ума, — Федор Васильевич устало вздохнул. — Винить вас в этом было бы глупо. Любой от такого свихнется… Вы же понимаете, что перевести кого бы то ни было куда бы то ни было я не могу. Это вне моих полномочий. И даже если я буду пробовать что-то предпринять, ваши же коллеги никогда не позволят его куда-то переводить на этом этапе лечения.
— Ну кто бы сомневался, что вы сумеете выкрутиться, — Скрипач усмехнулся. — Я вот — ни секунды. Браво. Очень изящно. А оказался он в этом госпитале…
— Потому что его не взял никакой другой! Насколько я знаю, переговоры шли при вашем непосредственном участии, — Томанов тяжелым взглядом посмотрел на Скрипача. — Вы сами подавали запросы.
— Да, подавал, — кивнул Скрипач. — Стоя рядом с 1/13. Знаете, что это такое? Агония. Но с того момента прошло уже больше двух месяцев, если вы не заметили. Ладно, Федор Васильевич. Разговор я считаю оконченным. Все точки над «и» поставлены, все выводы сделаны. Перевода я буду добиваться сам, начну сегодня же. Теперь далее. Что потребует непосредственно от меня ваша богадельня?
— Ничего, — неприязненно ответил Томанов. — При таких вводных — ничего. На этом этапе. Потом… подумаю. Спасибо за урок, кстати.
— За какой урок? — неприязненно произнес Скрипач.
— За тот, который вы мне сейчас преподали.
— И в чем же суть этого урока? — рыжий прищурился.
— В том, что не следует помогать тем, кто не способен адекватно воспринять ни помощь, ни потраченные на её оказание усилия. Вы хотели идти? Идите, Скрипач. И вы, Берта, идите тоже. Увидимся… как только позволят обстоятельства. Которые, как я сейчас вижу, у вас несколько изменились.
— Господи… — Берта стояла посреди кабинета, прижав кулаки к груди. — Да что же это такое… Взрослые мужчины, а ведете себя, как два маленьких ребенка! Рыжий, сядь! Сядь, я сказала!!! И замолчи уже ради всего святого. Федор Васильевич, вы просто не понимаете, о чем он говорит!
— Я отлично понял, и со слухом у меня всё в порядке, — отозвался Томанов.
— Вы действительно не были в «Полях», а «Поля» на самом деле помойка по сравнению с Бурденко, — голос Берты дрожал. — Это так. Но сейчас это неважно, потому что вы не правы оба. И ты, рыжий — потому, что сделал слишком поспешные выводы. И вы, Федор Васильевич — потому что слушаете и принимаете всерьез то, о чем он, — кивок в сторону Скрипача, — говорит. Успокойтесь, оба. Пожалуйста!..
— Я, собственно, и не волновался, — неприязненно заметил Томанов. — Если вы не заметили…
— Тогда объясните Скрипачу, что это ваша группа работала над тем, чтобы нас всех освободили. Что вы тогда были спешно вызваны во внешку Маден, которая предоставила ряд свидетельств, которые нас оправдали. Что вы не пропустили ни одного судебного заседания, и добились того, чтобы суд шел в открытом режиме, а не в закрытом, как планировалось изначально. Объясните, не сидите просто так!
— Как я могу объяснить, если он орет, не прекращая? — резонно поинтересовался Федор Васильевич. — Скрипач, вы же никого, кроме себя, не слышите. И слышать не хотите.
— То, что сказала Берта — правда? — Скрипач поднял голову. — Это на самом деле так?
— Да, это так, — кивнул Томанов. — Но отчасти вы тоже правы. Я действительно был поставлен перед выбором, и выбрал Ри. Вы думаете, я не чувствую себя виноватым перед вами и перед Итом? Чувствую. Но я ничего не мог поделать! Я отсутствовал почти три недели, а когда вернулся… в общем, мне сказали, что из комы он вышел, но перевозить его нельзя, потому что он на аппаратном дыхании, у него пневмония, и он не перенесет дорогу.