Ты слышал, говорят, у нас дочка главного лежит?
Ну, лежит и лежит, - без всякого интереса отозвался я.
Говорят, красавица, вроде моделью работала, - не унимался Пашка.
Слушай, Паш, тебе что, заняться нечем? - разозлился я. - Иди вон... да хоть в реанимацию, посмотри как дела у этого, как его, ну, которого вчера прооперировали.
Иду, - обиженно обронил Пашка.
Умница, красавица, модель, - шептал я себе под нос. - Да какое, мне, собственно, дело?
Старков, тебя к главному вызывают, - раздался из динамика голос секретарши.
«Ну, вот и нет никакого дела», - зло думал я, спеша по коридорам на зов «самого».
А, Вадим Павлович, наслышан, наслышан, - главный отвлекся от созерцания грандиозного вида, открывавшегося из панорамного окна, протянул руку.
Вы уже, вероятно, осведомлены. - Он выдержал паузу, отвернулся к окну, вздохнул. Видно было, что слова давались ему с трудом. - Дочь больна. Вы блестящий хирург, наш лучший хирург, - он сделал ударение на слове «лучший». - Я хочу, чтобы оперировали вы, - он обернулся, взглянул в глаза.
Сделаю все возможное.
Другого ответа он и не ожидал.
Я сразу же направился к ней. Лучшая клиника, лучшая палата, лучший хирург. Она спала. Лысая голова покоилась на подушке. Дыхание тяжелое, прерывистое. Я вздохнул. Смерть уже пометила жертву: иссушила тело, заострила черты. Здесь я бессилен. Я тихонько прикрыл дверь, чтобы не разбудить больную. Взяв у медсестры историю болезни, побрел в ординаторскую.
Ну, что он хотел? - Пашка отирался в ординаторской, явно поджидая меня.
Паш, отстань, не до тебя, - устало обронил я.
Как это отстань?! - возмутился он. - Как будто каждый день главный к себе вызывает.
Я молча протянул историю болезни, не было никакого желания отвечать.
Лилия Анатольевна Леднева, - вслух прочел он. - Двадцать четыре года. Везет тебе, Вадька, - присвистнул он. - Красивая?
Не знаю, - нехотя отозвался я.
Ну, ты даешь?! Ты хоть к ней заходил?
Заходил.
Ну?
Баранки гну, - передразнил я.
Вадик, ты блестящий хирург, - завел Пашка старую песню. Я уже не слушал. Усмехнулся про себя. Если бы ты только знал, Пашка. Я не был блестящим хирургом. Просто я знал.
Это началось давно, еще до школы. Мама ругалась с соседкой напротив — злобной старушенцией с вечно тявкающей собачонкой.
Тетя Вера, опять ваша Мотька на наш коврик нагадила. Да сколько можно? - возмущалась мама.
Моя Мотька? Не может быть, она у меня такая умничка. Правда, Мотенька?
Мама только вздохнула.
Мама, не переживай, все равно Мотька скоро сдохнет, - успокоил я родительницу, когда она закрыла за собой дверь.
Вадя, что ты такое говоришь? - устало произнесла она, не обратив никакого внимания на мои слова.
На следующий день Мотьку сбила машина. Мама плотно закрыла дверь в кухню, опустилась на стул, усадив меня напротив.
Вадя, скажи честно, ты просто так это сказал про Мотьку? - она взяла в руку мою ладонь.
Нет, мама, - я опустил глаза в пол.
Ты знал? - настаивала мама.
Я кивнул, из глаз закапали слезы.
Вадя, никому, ты слышишь, никому не говори про это, ты понял? - Она до хруста сжала мою ладонь.
Мама, отпусти, мне больно, - заревел я в голос.
Оперировал я только тех, кто сможет выкарабкаться. Остальные доставались моему однокашнику, другу и коллеге Пашке. Ну, или другим врачам. Карьера перла в гору. Вначале я вовремя заболевал, повреждал руку или шел еще на какую-нибудь хитрость. Со временем необходимость в этом отпала. На мои капризы смотрели сквозь пальцы. Лучшему хирургу можно просить многое, почти все, кроме дочки главного.
Я ввалился в свою холостяцкую берлогу за полночь. Скинул ботинки, сунул в микроволновку купленную в супермаркете пиццу, плеснул в пузатый бокал коньяк. Хороший коньяк — единственная слабость, которую я иногда себе позволял. Вытащив тарелку с пиццей, устроился за компьютером. Вбил в поисковую строку: Лилия Леднева. Интернет услужливо выдал тысячи фотографий. Холеное тело, белозубая улыбка. Единственная наследница, красные дорожки, миллионы поклонников по всему миру. Тьфу. Избалованная телка с кучей бабок. Я с отвращением свернул страницу, сделал большой глоток, чтобы перебить отвратительный вкус пиццы.
Как наше самочувствие? - нарочито бодрым голосом спросил я, входя в палату Ледневой.
Спасибо, хорошо. - Вся моя наносная ненависть раскрошилась о ее ослепительную улыбку и доверчивый взгляд удивительно синих глаз. А я думал, что это линзы. Вот болван.
Как прошла ночь?
Хорошо.
И что она заладила: хорошо, хорошо. Как будто я не знал, что медсестра делала ей обезболивающее.
Готовы к операции?
Не надо операции, - слабым голосом попросила Лилия.
Ну что вы, право? Не нужно бояться. Операция через неделю. Пока сдадите анализы, пройдете необходимые процедуры - перечислял я стандартный порядок.
Вы не поняли, я не хочу.
Лилия ухватила меня за руку:
Пожалуйста, не уходите. Побудьте со мной.
Я смутился, как пацан. Сел на краешек стула, улыбаясь, как последний дурак. "О чем с ней говорить?!"
Лилия... - начал я.
Не надо. Давайте помолчим, - предложила она, держа мою ладонь в своей. Я вздохнул с облегчением. Лилия прикрыла глаза. "Кажется, уснула". Я прокрался к выходу, стараясь ступать как можно тише.
Вечером я снова пялился в монитор. Внимательно рассматривал фотографии Лилии, с жадностью читал все, что только смог найти. Чувствовал я себя при этом полным идиотом, но остановиться не мог.
Утром я в первую очередь навестил Ледневу: заученные фразы, прилипшая улыбка.
- Скажи, ты когда-нибудь любил? - вдруг спросила она.
Я смутился.
- Ну, я не знаю... когда-то давно, в школе... "И когда мы успели перейти на ты?"
- Значит, не любил, - перебила меня Лилия. - А я вот любила. Однажды. Очень сильно. Даже вены себе резала, - она продемонстрировала шрамы на тыльной стороне запястья.