Что-то вырвалось из него, из самой глубины души, и это была злость. Антон не помнил, чтобы когда-то так злился, рыдания душили его, перед глазами все плыло, но, черт возьми, как же он был зол! Всю жизнь он старался, он барахтался, как букашка, угодившая в миску с водой, но вода не молоко, а букашки слишком слабы, так что надежды не было, он тонул. Перед глазами всплывали одна за другой картины: школьные годы и насмешки детей, не то чтобы его травили, нет, он просто всегда был на обочине, и уже за это был благодарен, о большем он и думать не смел. Застенчивость, мешающая говорить и двигаться так же легко и непринужденно, как его сверстники, одиночество и жажда общения, любви. Страх перед будущим, страх перед миром, таким огромным и сложным, миром, где правят бойкие люди, не ведающие страхов или угрызений совести, люди, у которых все получается, а если нет, над ними никто не смеется, их не судят, потому что они тут же преуспевают в чем-то другом. Тщетные надежды на то, что он вырастет и тоже станет таким, он вырос, но он по-прежнему рыжий долговязый парень, робкий и неспособный пробивать себе дрогу, расталкивая конкурентов локтями. Болезнь и смерть отца, стеклянные взгляды девушек, для них он всегда был невидимкой, они смотрели сквозь него, разочарование в друзьях, болезнь матери, поиски работы и совершенно беспросветная жизнь. А теперь, когда он более-менее обрел почву под ногами, судьба не успокоилась и нанесла ему новый удар. Вся его жизнь виделась ему чередой постоянных неудач, страхов и препятствий, а ведь он не сделал ничего плохого, так почему? Почему? За что ему все это, вся эта полная страданий жизнь, да еще и такой «подарочек» под конец? Почему он не может быть таким как все, сильным, напористым, везучим и здоровым. Даже это у него отняли, даже просто возможность тихо пожить свою неприметную жизнь.
Стиснув зубы и захлебываясь от сотрясающих его рыданий, Антон снова и снова ударял рукой по шершавой, покрытой инициалами сотен сидевших на ней парочек поверхности лавочки, занозы впивались в ладони, но он не чувствовал боли, не замечал ничего, кроме этого ослепляющего гнева. Ему казалось, он уже никогда не успокоиться, а просто взорвется или сотворит что-то ужасное. Поэтому он откинул голову и закричал, продолжая молотить руками о деревянные края лавочки. Это был не громкий крик, скорее хрип или стон тяжелораненого зверя, но это помогло. Медленно, как будто по каплям, гнев начал покидать его.
Но на смену ему пришло отчаяние. Всё было плохо и выхода он не видел. Что ему теперь делать? кто или что может спасти его от этой монеты и от зла, которое она несла? Единственный, кто мог бы пролить свет на эти вопросы только что шагал по тротуару и вдруг исчез, опять это проклятое невезение. В этом тоже была какая-то мистика, так начало казаться Антону, ну куда мог деться хромой человек, ведь Антон потерял не так уж много времени, этот старик должен был быть где-то здесь, по всем законам должен. Но его не было, и это был другой закон в действии – закон подлости. Не видя выхода из этого черного лабиринта, Антон закрыл лицо руками – ссадины на которых уже налились кровью, но пока он их не ощущал – и снова плакал, но уже не так отчаянно. Потрясающе, думал он, рыдаю как девчонка в парке на лавочке, прогуливаю работу, и все зря. Теперь меня уволят, наверняка, я и так последние пару недель только и делаю что ошибаюсь и не справляюсь. И что тогда? На что жить? Хотя, может, жить уже и не придется. А если отбросить мистику, и он действительно просто серьезно болен? Компания отделается от него еще до того, как он успеет обследоваться, а медицина сейчас такая дорогая, что болезни серьезнее простуды могут себе позволить только миллионеры. Что тогда? Да уж, достойный финал его невезучей жизни. Жалость к себе захлестнула Антона, обычно он старался подавлять это постыдное чувство, но иногда оно, как наркотик при сильной боли, было просто необходимо. В малых дозах. Можно было не рассчитать и подсесть на это горько-сладкое зелье, а Антон, всю жизнь избегавший любых зависимостей, хотел и в этом сохранить чистоту. Он чувствовал себя маленьким человечком, угодившим в жернова судьбы, но все еще живым. Он был совсем один, и исчезни он прямо сейчас, никто не станет скучать и печалиться. Ну да, его соседки может быть поахают, Рита, может быть даже пустит слезу, но они забудут его и будут жить дальше, как будто и не знали рыжего парня из соседней квартиры. У него никого не было, он был не нужен этому миру, всю его жизнь мир отвергал его, как инородное тело, а он упорно цеплялся за жизнь, и вот до чего дошел. Может это – последний аргумент, подумал Антон, может так судьба решила поставить, наконец, точку? Но чем я так мешаю, подумал он, чувствуя, как болит что-то невидимое внутри, что-то, что называют душой, чем я так не угодил? Разве я не имею права на жизнь? Или это право имеет только тот, кто вырывает его из глотки у другого? Это были грустные мысли, мрачные и темные, но ведь и тучи над его головой сгустились как никогда.