Коулмен повернулся к Эшу и Роузмонту.
– Вы ведь помните, она сказала, что хочет избавиться от компании. Избавиться – именно это слово она употребила. Не так ли, Боб?
Эш, нервно разминая мяч, кивнул.
– Но внезапно она раздумала продавать контрольный пакет и вступила на курс, который можно назвать, самое мягкое, ошибочным. Она раздумала продавать контрольный пакет в самый разгар широкомасштабной операции по купле-продаже и сейчас настаивает на том, чтобы лично осуществлять руководство корпорацией. – Он подчеркнул слово «лично» и вновь драматически оглядел аудиторию. – Вы только представьте себе такое – душевно нездоровая девица двадцати одного года от роду решила по собственному разумению руководить всей корпорацией. Совершенно ясно, что мы самым тревожным образом утратили контроль над ситуацией.
Он прочистил горло.
Миссис Спербер подалась вперед; Коулмен меж тем неторопливо и меланхолически продолжал:
– Пожалуйста, представьте себе тяжесть выбора, перед которым я оказался. Поверьте мне… – Голос Коулмена налился страстью. – Я испытываю терзания похлеще гефсиманских. Мой бесценный друг Дж. Л.Стоунхэм на смертном одре попросил меня опекать эту несчастную девицу. Но выбора у меня, тем не менее, нет.
Но залу пронесся встревоженный ропот. Коулмен поднял голову, в результате чего три его подбородка слились в два.
– Мы вынуждены начать судебную процедуру установления опекунства в связи с недееспособностью. Это единственный способ не допустить ее губительного вмешательства в руководство корпорацией.
Коулмен стоял, выпрямившись во весь рост, его живот тяжело колыхался под застегнутым наглухо пиджаком.
– Какие будут замечания?
Все молчали, хотя несколько пар глаз настороженно посмотрели на него. И тут с места поднялась миссис Спербер.
– Мистер Коулмен!
– Я слушаю вас, миссис Спербер.
– Мне как юристу хотелось бы задать вам один вопрос.
– Извольте.
Коулмен сжал руки в два пухлых кулака и засунул их в карманы.
– Для того, чтобы провести подобную процедуру, вам предстоит в зале суда доказать, что мисс Деннисон в умственном отношении – человек неполноценный, не так ли?
Едва ли не все присутствующие вздрогнули.
– Совершенно верно, – спокойно сказал Коулмен. Эш переложил мяч из левой руки в правую и принялся разминать его с прежней интенсивностью. Тед Роузмонт, опустив голову, продолжал насвистывать себе под нос.
– Это весьма серьезный шаг, – сказала миссис Спербер.
– Мы полностью отдаем себе в этом отчет, – не скрывая недобрых чувств к оппонентке, отозвался Коулмен.
Все сидящие за столом уставились на высокую худощавую даму, у которой хватило смелости вступить в спор с всемогущим председателем совета директоров.
– А у вас имеются необходимые доказательства?
– Вне всякого сомнения. Их более чем достаточно.
Патриция с Лаурой провели остаток ночи и большую часть следующего дня в больнице, дежуря у постели Эдгара. Мучительно было наблюдать за тем, как этот несгибаемый человек пытается скрыть смертельную боль. К счастью, доктора уверили женщин в том, что он непременно поправится. Бедный Эдгар. Терпеть такие страдания – из-за несчастной охапки сена!
К тому времени, когда Патриция с Лаурой вернулись из больницы, уже почти стемнело. В сумерках ферма выглядела мирно, но когда они подошли к пожарищу, то увидели, что работники по-прежнему трудятся, разгребая обгоревшие развалины. У Патриции мороз пробежал по коже.
Она вышла из машины. Одежда, которую она не успела сменить после пожара, была вся в саже, на правой щеке багровела небольшая ссадина: ее задел испуганный пламенем Харпало.
Все это время Патриция держалась стойко, но сейчас, увидев царящее запустение, сорвалась. Горячие слезы побежали по испачканным сажей щекам. Не в силах удержаться на ногах, она тяжело привалилась к бамперу машины.
– Какой ужас… – Лаура обняла Патрицию. – И какое несчастье! Одно за другим – сперва розарий, теперь вот это… Как будто на тебя пало чье-то проклятие… – И тут Лаура смешалась и сконфуженно забормотала. – Ах нет… Я… Я не это имела в виду. Я хотела сказать, что в твоей жизни и без того произошло столько трагедий. Патриция повесила голову.
– Слишком много трагедий, – вздохнула она.
– Больше, чем удается вынести человеку. Патриция продолжала стоять неподвижно, привалившись к бамперу машины.
– Детка… – Из горла Лауры вырвались рыдания. – Ты и сама не понимаешь, через что ты сейчас прошла. Лучше всего тебе было бы прямо сейчас снова отправиться в этот твой санаторий.
Звон воскресных колоколов, доносящийся из церкви, разбудил Мигеля. «Опять эти колокола», – пробормотал он, перекатываясь с одного бока на другой. По воскресеньям он привык подниматься пораньше, чтобы успеть поработать с Ультимато, но, учитывая состояние Пауло, нельзя было оставлять его одного даже на несколько часов. Мигель закрыл голову подушкой. Но все же расслышал неожиданно резкий стук в дверь.
Разозлившись, он приподнялся на локтях и заорал:
– Войдите!
Дверь открылась. На пороге стоял полностью одетый отец Мигеля.
– Папа! Что ты здесь делаешь? Почему ты поднялся из постели?
– А почему ты не соизволил подняться? Сегодня воскресенье, это твой день для работы с Ультимато!
– Нет. Не сегодня.
– Но с какой стати?
– Я останусь с тобой.
– Вот уж нет. Потому что я намерен провести сегодняшний день с Эмилио.
– Что такое?
– Он ведь, не забывай, и мой друг тоже.
– Да, я знаю об этом, но…
– Мне хочется посмотреть на тебя и на Ультимато в бою с быком.
На лице у Пауло сияла радостная улыбка.
Мигель не мог поверить собственным ушам – Пауло решил поприсутствовать при зрелище, которое всегда было ему глубоко противно. Он пристально посмотрел на отца – у того на щеках играл румянец, голос звучал громче, чем обычно, возможно, ему вдруг стало лучше. Уже давно Мигель не видел отца в таком превосходном настроении.
– Ладно, папа. – Он спрыгнул с постели. – На то, чтобы подготовить Ультимато, у меня много времени не уйдет.
Пауло подмигнул ему.
– Я подожду тебя во дворе.
Когда Мигель вышел из дома, он увидел, что Ультимато уже в фургоне, прицепленном к «феррари» Эмилио. А сам Эмилио, со всегдашней дурашливой ухмылкой на губах, – за рулем. Рядом с ним в машине сидел Пауло.
– Ах вот как! Ты тоже с нами собрался? – деланно изумился Эмилио. – А я-то думал, что ты выходишь на пенсию.
На арене в Кастело де Аррабида разминался Ультимато, бросая настороженные взгляды на молодого быка, которого вот-вот должны были выпустить из загона. Наверху, в лоджии, полулежал в шезлонге Пауло, заботливо укутанный одеялом, так как ветерок в эти послеполуденные часы был довольно свежим; рядом с ним, держа в руке бокал шампанского и изо всех сил развлекая старика, сидел Эмилио.
Мигель, переведя дыхание, послал Ультимато на середину арены. Здесь он велел коню остановиться и опуститься на одно колено. Помахал шляпой отцу, который милостиво улыбался, глядя на него сверху.
И вот молодой бык – в попоне, обитой пробкой, чтобы предохранить его от уколов стальных дротиков фар-па, – с громким шумом вырвался на арену.
Мигель заставил Ультимато выполнить безупречный пируэт и помахал флажком, привлекая к себе внимание быка. Тот сразу же кинулся на всадника и коня, но Ультимато непринужденно ускользнул от столкновения.
Мигель всецело сосредоточился на демонстрации своего искусства верховой езды; главным его желанием было соответствовать высочайшим стандартам старого Пауло. Конь выполнял все движения безупречно, с хорошо отрепетированной непринужденностью.