И запела негромко.
Слушайте, турсы,
Тролли, услышьте!
Сбудется пусть
Заклятье мое!
Хель великанша,
Жертву прими ты,
Жертву другую
Моей власти отдай!
Гарм и Фенрир!
Зверю ярость даруйте!
Пусть ненавидит
Род он людской!
Цепь рун окровленных
Брошу в огонь я.
Никто уничтожить
Те знаки не сможет!
Пусть таково будет слово мое!
Огонь взвился ввысь на миг и тут же сделался почти незаметным. Словно притаился, ожидая, что же дальше.
Ведьма поднялась и подошла к пленникам, которые смирно сидели на границе света и темноты. Даже решись они убежать сейчас, ничего бы не вышло. Слишком крепко их разум колдовские путы связали. Велев одному из них подняться, Рунгерд подвела его к огню, сама же за спиной встала.
— Вглядись в пламя! — Пленник хоть ее слов и не понимал, но воле ведьминой подчинился. — Видишь свою судьбу в нем? Видишь сияние золотого моста? Не стоит бояться на него ступить! Модгуд встретит тебя и путь укажет!
Рунгерд схватила жертву за волосы, запрокинув голову, и быстрым движением полоснула ножом по горлу. Убрав руки, она позволила телу упасть, наблюдая, как кровь из широкой раны мгновенно впитывалась в землю и шипела на углях, попадая в костер. Словно и земля и огонь были голодны.
Ведьма закрыла глаза, с наслаждением вдохнув пропитавшийся ароматом крови воздух, и направилась к смирно лежащему в стороне волку. Она опустилась на землю рядом со зверем, попутно пробуя на вкус кровь, что на ноже осталась. Волк сел, жадно обнюхав забрызганный красным рукав ее платья. Свободной рукой ведьма погладила его по голове, чуть улыбнувшись.
— Прости, но мне кое-что от тебя нужно.
Рунгерд вновь погладила густую шкуру зверя, но теперь мокрый от крови мех безжизненно лип к пальцам. Тихо нашептывая что-то, она подошла к костру и, подхватив с края остывший уголек, раскрошила его над бережно извлеченным из волчьей груди сердцем.
Взглянув на брата молодой колдуньи, что по-прежнему сидел на земле, Рунгерд усмехнулась.
— Тебя я убивать не стану. Я ведь сказала, что отпущу тебя… к сестре. Жаль, что ты моих слов понять пока не можешь, — протянула Дагоберту руку, кровь с которой капала сейчас на его одежду. — А теперь ешь!
Он с отвращением взглянул на зажатое в ладони ведьмы сердце и попытался оттолкнуть ее, но ничего не вышло. Слишком тяжело было воле этой женщины противиться. Дагоберт нехотя поднял руку и взял окровавленное сердце.
***
Берег был еще виден. Рунгерд задумчиво смотрела то на него, то на беспокойные волны.
— Я слышала, в этих землях не принято ногти покойникам обрезать.
К мужу не обернулась, продолжая глядеть на воду.
— К чему ты это говоришь?
— Просто вспомнилось вдруг.
Он подозрительно покосился в ее сторону.
— Как там твой хольмганг?
Улыбнулась загадочно.
— А сам что думаешь?
Когда спустя несколько дней она вернулась в лес, Зверь уже ждал ее. Он поднялся с земли, и Рунгерд довольно усмехнулась, глядя на него. Ростом волк был с крупного теленка. Желто-рыжую шерсть покрывали темные пятна засохшей крови.
Приблизился, обнажив огромные клыки, и она протянула ему руку, которую он торопливо обнюхал.
— Ты исполнил, что требовалось. Я отпускаю тебя. Можешь идти, куда пожелаешь.
Зверь взмахнул своим странным, с кисточкой на конце хвостом и сел. Ведьма же подошла к лежащему на земле обезглавленному телу. Волк потрепал его так, что мало кто взялся бы сказать, кому оно принадлежит.
Голова, что валялась рядом, была изуродована до неузнаваемости. От лица не осталось ничего, только жуткая кровавая гримаса. Его словно специально сорвали когтями-кинжалами.
Рунгерд поднесла к глазам пропитавшийся кровью обрывок, оставшийся от одежды. Ей не нужно было гадать, кому он принадлежит, она знала это и так. И все видела ее глазами. А еще чувствовала — злость, страх и удивление. И безысходность от того, что зубы сводного брата вонзились в горло. Из такого капкана ни одной птице не улететь.