- ... и тогда я сказала, чтобы она шла домой, - действие обезболивающего кончалось, и слова женщины тяжелели, замедлялись. - Она молчит. Я чудом - чудом! - сдержала себя и сказала ей надеть сапог обратно. Мужчина, этот боров, стал возмущаться, я дала ему пощечину, и нас вывели из музея.
- Ну да. Ну да. И на том все, ушли?
- Если бы! Я снова купила билет и вернулась. Думала... я не знаю, что думала. Думала, что все будет нормально. Что этот боров был исключением. Конечно, стало только хуже.
Они помолчали. Что-то клокотало в горле женщины, когда она дышала. За окном нудно и тоскливо поскрипывал фонарь.
- Ведь вот который раз слушаю об этой выставке, - Стефан пожал плечами, - а ума до сих пор не приложу: зачем это вашей падчерице?
- Что?
- Ну вот эта выставка, хе-хе.
Женщина с трудом набрала воздух.
- Вы слышали о том, что она делала на китобойне?
- Уж простите старика, но не припоминаю.
- Сидела на китовых костях, отмывала их от крови и пела колыбельную.
- О...
- Наверное, за этим и надо. Чтобы даже такой человек, как вы, о ней услышал и сказал: "О!.." А она бы только посмеялась. Ей только дай пошутить да похихикать.
Голос женщины потеплел, и Стефан задумался, что она подразумевала. Такой же - по возрасту? Воспитанию? Уму?
- Герцогиня уже в курсе? - спросила собеседница.
- Ей отправили официальное письмо, но пока, тасказать, она не удостоила нас честью.
- Родная мать, называется.
- Все мы не без греха. Скажем, у пчел старые матки тоже плохо летают. Сидят среди воска и меда, а... - Стефан шлепнул себя по лбу и чудовищным усилием НЕ повернулся к женщине. - А, к слову, подсвечники! Вот ведь зачем такой милой девушке эти оглобли на плечах, хе-хе?
- Не знаю. Два года я терпела... эти подсвечники, а теперь...
- Да? И как же она спала-то?
- Спала?
- С оглоблями своими.
- Она... не спала. Бессонни...
Голос женщины прервался, и она заскулила - видимо, от боли.
- Пора мне и честь знать, - Стефан поднялся и машинально отвернулся от окна. В последний момент он опомнился, поднял взгляд. - Вы уж тут поправляйтесь, а я... Стефан со стыдом сообразил, как неуместна эта фраза, и затараторил:
- Вот ведь в конце, когда все началось, вы что-то, может, видели?
Женщина молчала. Стефан решил, что она потеряла сознание, и открыл дверь.
- Холод... Темнота... - с трудом проговорила женщина. - И... тихо. Я уже... не кричала... кто-то... читать стихи... из ее книги, а потом... Стало... так тихо...
Стефан уже расслабился, уже вышел разумом в коридор - опередил собственное тело - и потому невольно оглянулся. Он забыл смотреть в окно, на стену или еще куда угодно, кроме больничной койки, и зрение услужливо сфокусировалось на немолодой женщине. Она лежала на больничной койке - так, как лежат тяжелобольные и умирающие, - будто увязала, будто тонула, будто простыни и подушка прорастали сквозь нее. Волосы женщины отслаивались с кожей от черепа, а лицо, руки, шею - все пожирала черная гниль. За время разговора заражение перекинулось на левый глаз, и женщина моргала им, словно ей что-то мешало. Стефан и сам заморгал, ощутив эту несуществующую соринку в своем глазу.
- Больше... ничего... - сказала через силу женщина. - Извините... Я не... не... в себе была...
Стефан медленно кивнул своим мыслям, вышел и прикрыл дверь с табличкой "Палаты для зараженных". В коридоре стояла гнетущая тишина. Ворванки на стенах озаряли бледно-васильковым светом двух санитаров, которые несли тело. На большом пальце трупа качалась, сверкала и брякала медная бирка: "Йонниберг Найбтройц".
Стефан с облегчением снял противогаз и вытер потное лицо. Он вспомнил молодчиков из магистрата: как у них так же сверкала медь на погонах, как чиновники орали и требовали "четкое, ясное" объяснение. Они повторяли и повторяли это, и перебивали друг друга - каркали, будто стая воронят, будто Стефан оглох и отупел на склоне лет. Наверное, молодчики испугались. Наверное, на жироперерабатывающих фабриках и китобойных судах участились рабочие стачки, Наверное, Риберийская республика захватила новую зону китобойного промысла, когда тут, в столице, устроили эту выставку с сотнями жертв. Кто бы не испугался?
Стефан очнулся от мыслей и заметил, что у стены сидит врач. На его переднике блестели потеки черной жидкости.
- Госпдин дознаватель, - доктор улыбнулся. Взгляд у него осоловел, язык заплетался. - Я, если пзволите, насчет вашего задания.
- Задания?.. - не понял Стефан и хитро улыбнулся в ответ. - Какого же такого задания, молодой человек?
- Ну если позволите, вы прсили говорить, когда на телах будут особые приметы. Вот сейчас была змея. Была змея. Клеймо змеи с двумя глвами. Если это поможет установить личность...
Стефан сцепил руки за спиной и покачался с носка на пятку.
- Змея. Зме-я... Да, а скажите-ка, а заразился этой гадостью кто-то новый? Из персонала? На улицах?
Врач покачал головой.
- Только из музея, гсподин Зееман.
- Если так, беда.
Врач в отчаянии махнул рукой.
- Хуже. Сывротка из бычьей крови не помогает, Галицианский бльзам не помогает. Мы только и можем, что давать им душицу, чтобы заглушить боль.
***
Корделия подергала цепь, которой привязала девушку к стулу. "Предмет" выглядел устало и по-прежнему не шевелился. На голове его косо сидела мужская шляпа-цилиндр, рукав белого платья, по низу которого бродили солнечные зайчики и взбиралась морская цепь, отрезали. Люди подходили и подходили, и гладили девушку, и втыкали перья в ее черные волосы, и жали ей руки, и от этого нескончаемого потока в зале сделалось так душно, что Корделия взмокла.