Гер Эргали
Дар слова
Эргали Гер
ДАР СЛОВА
сказки по телефону
Эргали Гер относится к тем мастерам художественного слова, тексты которых с удовольствием читает как интеллигенция, так и массовый читатель. "Сказки по телефону" получились удивительным калейдоскопом высокохудожественной прозы со всеми коньками бестселлера бульварной литературы - триллер, секс, боевик. Еще в начале 90-х годов имя Гера прозвучало в молодежных кругах благодаря публикации рассказа "Электрическая Лиза", которое сразу же стало культовым произведением, о чем свидетельствует критик Вячеслав Курицын. Язык Гера живой и проницательный, диалоги его персонажей остроумны и умозрительны. Достаточно упомянуть тот факт, что все женщины, которым я предлагал прочитать роман, неизменно плакали над его трагическим концом - какой еще отзыв может соперничать с этим! В своем романе автор затронул важное явление современности, о котором пока сказано очень и очень мало - гиперсоциальные (если так можно выразиться) отношения людей (по телефону, по интернету и т. п.) - а это еще не написанная, но важная глава психологии, социологии и пр. Предлагаемая публикация - первая полная версия романа в сети - в публикации в журнале "Знамя" есть важные пропуски текста, в основном сексуального характера.
1.
На сексе по телефону Серега Астахов заторчал еще в Моздоке лет за десять до нынешней чеченской войны, когда моздокский аэродром был совершенно закрытым объектом, а о существовании такого рода абонентских услуг не ведали и в столицах. Между тем в Моздоке середины восьмидесятых секс по телефону был делом обыкновенным, и не только в оральном смысле, когда в трубку орут всякие матерные слова без разбору, но и в прямом. Сам городишко являл при этом заурядную южнорусскую глухомань, пыльную или грязную, смотря по сезону, с забытым бюстиком Пушкина в чахлом сквере и монументальными заборами, поверх которых гордо реял двухметровый подсолнух, а еще выше ревели на всю Поднебесную древние туполевские бомбовозы, исправно летавшие на охрану то ли Северного морского пути, то ли Великого шелкового. Красота моздокских девиц на этом неброском фоне была колоссальным, погибельным фактором местного быта, таким же универсальным, как свинство провинциальной жизни вообще, причем оба эти явления не только уравновешивали друг друга, но и сложным порядком перетекали одно в другое. В городе уживались и смешивались, производя разнообразнейшее буйство бровей и красок, такие непростые народности, как летчики, кубанцы, армяне, осетины, чеченцы, корейцы и так далее, вплоть до цыган и кирзы, местной похмельной популяции, обретавшейся в поселке за кирпичным заводом; кирза была основным гарнизонным поставщиком самогона и прапорщиков, а девицы в поселке жухли годам к шестнадцати, словно съедаемые мертвой кирпичной пылью.
Город укоренился на левом, казачьем берегу Терека; за рекой летом бугрились бесконечные холмистые гребни предгорья, а осенью, после дождей, как гром среди ясного неба вырисовывались неописуемой красоты горы - и до следующего лета, до суховея то белели в морозной голубизне, словно выгравированные алмазом, то розовели в лучах медитативных степных закатов. Севернее Моздока, за узким бетонированным ложем Терско-Кумского канала, до самого Саратова лежала степь - в ее безбрежных просторах как-то терялись, скрадывались капониры самолетных стоянок, складов ГСМ и прочих объектов стратегического назначения, которые Серега со товарищи не очень тщательно охраняли. Служба была скучной, однообразной, через день на ремень, казарма да пяток разбросанных по степи караульных домиков - вот и весь круговорот жизни; ко второму году караул не то чтобы уставал, но непроизвольно переключался на охрану собственного покоя. В город, населенный воинственными племенами, солдат не выпускали, разве что строем и на парад, так что вживую женщин охрана видела два раза в год по большим государственным праздникам. Правда, были еще официантки из летной столовой и телефонистки, но первые с солдатами не якшались, предпочитая летный состав, а вторые разговаривали охотно, хоть ночь напролет, но оставались вне поля видимости: коммутатор располагался при штабе, куда запросто не заскочишь, а на службу и в ДОС барышень доставляли автобусом.
Последний год Серега ходил разводящим у Игоря Белозерова, статного, красивого парня, легко дослужившегося до сержанта и, соответственно, до должности начальника караула - они вместе призывались из Москвы, вместе прошли все положенные круги солдатской науки и притерлись друг к другу, как притираются люди только в армии. Так что отказать Сереге в такой малости, как поболтать по телефону ночь напролет, было некому. Конечно, Игорю, не умевшему говорить с невидимым собеседником, это пристрастие могло показаться несколько странным, тем более что по жизни Серега был резковатым, замкнутым парнем, отнюдь не тем златоустом, каким представлялся телефонисткам. С другой стороны, выгоды от его амуров были столь очевидны, что следовало скорее поощрять странности, чем выкорчевывать. Телефонистки были в курсе всех новостей, всех гарнизонных интриг и сплетен, знание коих, при грамотном обращении с информацией, способно не только разнообразить, но и существенно облегчить жизнь сержантскому и рядовому составу. Сереге, по талантам его, новости выкладывались просто так, за здорово живешь, и он просто так, по дружбе, делился ими с сержантом. Более того - их вовремя предупреждали о штабных проверках, что вообще-то могло быть вменено как служебный проступок. Тем не менее - командир или дежурный по части еще только грузились в "уазик" на плацу перед штабом, мечтая застать караул врасплох, а Игорь с Серегой уже готовились к приему гостей. В других караулах об этом судачили с завистью, не всегда белой. Там тоже флиртовали с телефонистками, скучая по женским голосам, - но Серега был гений, вкрадчивый сладкоречивый гений телефонной любви. В этом жанре ему не было равных. Его глуховатый невыразительный дискант усиливался и преображался телефонной мембраной в медовый тенор; он журчал, затекая в доверчивые уши провинциальных барышень, обволакивал мозги теплом душевной беседы, елеем умащивания, негой сопереживательных интонаций, под которые одна душа ласково переваривала другую, щедро выделяя необходимые душевные соки участия. Чувствовалось, что Сереге приятно слушать себя, свой голос, преображенно звучащий в сухом и звонком эфире: он сидел за столом, прикрыв глаза, и не видел ни казенной мебели караулки, ни засиженных мухами стен, ни дремлющего на кушетке Игоря, а только звезды над ночной степью и провода, по которым его голос бежал, бежал на свободу...
С молоденькой румяноголосой Анечкой за полтора года телефонной любви они прошли полный курс от случайных приятных встреч (непринужденный треп о собаках-кино-начальстве) до первых свиданий с выяснением пристрастий и антипатий, затем заблудились на пару месяцев в школьных, семейных воспоминаниях и неожиданно для Анечки вышли на столь интимные темы, на такую прорвавшуюся неодолимую страсть говорить о главном, о сокровенном, что дней за сто до приказа Серега разбирался в Анечкиной анатомии гораздо лучше ее дубоголового супруга, даром что летчик - да и сама Анечка, выходя на связь, дышала хрипло и часто, словно бежала к Сереге босиком по морозцу.
Добрейшую Валентину Владимировну, говорившую с петербуржским выговором, он настолько очаровал своим искусством говоруна, что та всерьез загорелась идеей познакомить Серегу с дочкой-десятиклассницей, даже вытребовала обещание погостить у них после дембеля хотя бы недельку. В конце концов она устроила молодым знакомство по телефону: теперь, когда их смены совпадали, Валентина Владимировна соединяла Серегу с Шурочкой, а сама деликатнейшим образом отключалась. Прорыв в городскую телефонную сеть был для Сереги самоволкой души, именинами сердца. Он присосался к шестнадцатилетней домашней девочке аки клещ - они вместе решали задачки по алгебре, вместе записывали в заветную тетрадь любимые песни и мудрые изречения типа "красивые в любви небрежны, а верные в любви невежды", вместе отвечали на вопросы дурацких тестов, к которым вдруг воспылали все молодежные журналы страны. Под одеялом, тайком от строгого папы они болтали до двух, трех часов ночи, пугая друг друга страшилками про ведьм, вурдалаков, голодных кладбищенских старух и прочую нечисть, потом уставали бояться и в обнимку засыпали на узком Шурочкином диване. От всех этих дел у Сереги стали плавиться мозги: он засыпал в объятиях Шурочки, просыпался на топчане в караулке, хватался за голову и бродил сам не свой, уверяя Игоря, что насквозь пропах Шурочкой - хотя пахло от него, как Игорь ни принюхивался, все-таки в основном портянками.