- Что у нас по Лихоборскому ЧИФу? - спросил Дымшиц. - Накопали что-нибудь?
- Бюро работает, - откликнулся без энтузиазма Петрович. - Там вроде много всего наворочено, хоть лопатой греби, но пока что-то не клеится у ребят. Если я правильно понял - смежники тормозят.
- Какие смежники?
- Да эти, - Петрович усмехнулся, - менты. У них такая любовь с Лихоборами - водой не разольешь. Она им десять патрульных машин подарила. ОБЭП оснастила компьютерами. И все начальнички, похоже, держат свои сбережения в Лихоборах под персональный процент. Серьезная женщина.
- Попробуй через других смежников, - посоветовал Дымшиц, хотя понимал, что советовать Петровичу необязательно. - И поднажми, Петрович. Дорого яичко к пасхе, а наша пасха вот-вот заиграет - как только Мавроди лопнет.
- Ты что, на революцию ставишь? - спросил Иванин.
Дымшиц взглянул на него скептически.
- Я рассчитываю на психопатию вкладчиков. И на психопатию нашего дорогого правительства, которому срочно потребуются козлы отпущения. Наша задача вовремя подсунуть ему своего козла.
- Вот только увидеть то время чудесное уж не придется ни мне, ни тебе, продекламировал компаньон, потом резюмировал прозой: - Херня все это. Ловчим, сочиняем хитроумный маневр, эстетствуем с Карлом Марксом, а нас берут и взрывают. Побеждает не самый предусмотрительный, а самый крутой. Потому как еще в Писании сказано: против лома нет приема...
- Нет лома кроме лома... - Дымшиц хмыкнул. - И что?
- А то, - Иванин выразительно взглянул на телефон, оглядел потолок и стены в поисках, надо полагать, микрофонов, взглянул на Петровича, поморщился и тихо спросил: - Мы можем поступить с ней так же?
- Здесь чисто, я отвечаю, - сказал Петрович. - В этом кабинете нет ни камер, ни микрофонов. И отвечаю вам, Константин Дмитриевич, не под камерами, а как на духу: никогда. Никогда мои ребята не пойдут на такое, чтобы их уравняли с этими погаными киллерами. И я никогда не отдам такого приказа. Мы профессионалы, этим держимся. Только этим, поверьте.
- Я так и думал, - Иванин кивнул. - То есть свою честь вы еще можете кое-как отстоять, а нас нет. Вот поэтому говорю сейчас не только от своего имени, но и от имени вдовы покойного: надо идти с ними на мировую. С Арефьевой, с Андрюшей, не знаю с кем - надо договариваться по-хорошему. Баста.
Повисла неприятная тишина.
- Это смотря на каких условиях, - твердо заявил Дымшиц, обозначая свой интерес.
- Вот об этом, Тима, я и хочу поговорить.
- Я могу идти? - спросил Петрович.
- Да, наверное, - сказал Иванин. - Нам, видишь, для начала самим нужно определиться.
Петрович вышел.
- Если мы запустим сюда бандюг, Петрович свалит, - заметил Дымшиц.
- Никуда он не свалит, если провернуть грамотно, - ответил Иванин. - Все теперь будет зависеть от тебя, Тимофей.
- Это почему же?
- Потому что, во-первых - не хотел говорить при Петровиче - я собираюсь мотать из этой гребаной страны подальше.
- Надолго?
- Пока не утрясется. У тебя будут развязаны руки, Тим. Это Генка тебе не доверял, а я полностью на тебя полагаюсь. И знаю, что ты сумеешь, в общем, постоять за себя, а значит, и за меня. Ты будешь полным хозяином на "Росвидео". За тобой будут десять твоих процентов и двадцать пять - моих.
- А двадцать пять Котова?
- А двадцать пять Котова отдадим Арефьевой.
- Что-то не понимаю, - признался Дымшиц.
Иванин встал, сдвинул дубовую панель за столом покойного председателя, открыл дверь в комнату отдыха и кивком, в котором проглядывала воля пятидесяти процентов голосующих акций, пригласил Дымшица внутрь. Там, в комнатушке, они сели в удобные кресла перед диваном, по-хозяйски распорядились коньяком покойного Гены и долго, на новом уровне доверительной близости, определенном невосполнимой потерей, обсуждали сложившуюся ситуацию. Иванин в основном говорил, Дымшиц в основном слушал и думал.
Оказывается, вдова Гены Котова пребывала в полной уверенности, что его двадцать пять тысяч акций дают пятьдесят тысяч годового дохода, тогда как только в прошлом году, к примеру, прибыль выплачивалась в размере десяти долларов на акцию. Так ее информировал сам Гена, а из каких соображений, остается только догадываться, имея в виду, что он давно обстоятельно подращивал и подкармливал замену жене из этих, с ногами и губищами. Короче, напуганная последними событиями вдова намекнула, что за полмиллиона с удовольствием избавится от опасных и непонятных бумаг. У самого Иванина таких денег не было, он порядком поиздержался на запасной аэродром в Испании, с кредитом тоже не выгорит, пока не улягутся страсти (Дымшиц понял, что про кредит говорилось не голословно: уже потыкался по банкирам, шустряга), но с помощью Дымшица, через его каналы они могли бы оформить кредит и выкупить у Татьяны акции.
- А бандиты?
- Вот именно. Второй вариант: откупиться этими акциями от мафии, а Таньке гарантировать пятьдесят тысяч годового дохода. Если запрятать их в производственные расходы, то не только мы, но и бандиты будут косвенно оплачивать Генкину смерть. Даже красиво.
- И недорого, - согласился Дымшиц. - Осталось только убедить Татьяну отдать тебе акции.
Иванин напрягся, покраснел, потом небрежно, ногой выпихнул из-под дивана кейс. Дымшиц заломил бровь.
- Она мне отдала под расписку, - как будто стыдясь чего-то, признался Иванин.
- Вот дура, - весело посочувствовал Дымшиц. - От таких жен надо избавляться еще при жизни. И Генка хорош: он что, их дома держал, не в банке?
- В домашнем сейфе. Только вчера открыли.
- Хороший ты друг, - похвалил Дымшиц. - Надежный.
- Я Таньке пообещал, что она при любом раскладе будет получать не меньше, чем при живом муже, - вроде подыгрывая Дымшицу, но все же оправдываясь, сказал Иванин. - Она была очень тронута.
Дымшицу захотелось взглянуть на акции, но было в этом желании что-то постыдное и непристойное, идущее не от компаньона - к непристойностям других он давно притерпелся, - а от себя самого, что обижало самолюбие и заставляло держаться в узде; взнуздывая себя, он невольно дистанциировался от компаньона, ищущего сочувствия и поддержки.
- Отдавать акции этим шакалам я не хочу, - размышлял вслух Тимофей Михайлович. - Обманывать вдову покойного компаньона мне тоже противно. С другой стороны, раз уж они попали нам в руки - надо подумать, как распорядиться ими с умом. Чувствую своей этой самой, тут есть во что поиграть.
- Подумай, - согласился несколько уязвленный Иванин. - Только чтоб не получилось так, что перед мертвым компаньоном у тебя больше обязательств, чем перед живым.
Дымшиц задумчиво взглянул на партнера.
- Не горячись, Костя. Я такой же бизнесмен, как и ты, и считаю ничуть не хуже тебя. Может, даже быстрее. Просто я не работал в комсомоле, так что с некоторыми напрягами этико-морального свойства давай считаться.
Иванин хмыкнул, давая понять, что извинения приняты, потом достал из кармана ключ и пошел к двери за буфетом, которую Дымшиц поначалу принял за дверь в кладовку.
- Я тут надыбал утром одну занятную вещь. Думаю, она поможет тебе в борьбе с напрягами.
Он открыл дверь, а ключ широким жестом передал Дымшицу.
В каморке двоим было не развернуться. Тимофей Михайлович застрял на пороге, а компаньон сел за пульт с четырьмя мониторами, который занимал практически всю каморку. Пощелкав тумблерами, Иванин обернулся, наслаждаясь реакцией Дымшица. На четырех полыхнувших голубым сиянием мониторах высветились: кабинет Дымшица; кабинет Иванина; менеджерская комната переговоров на втором этаже; вестибюль.
- У нашего Гены была мания величия, - весело подытожил Иванин. - По-моему, он косил под дядюшку Джо. А теперь обрати внимание, Тимофей, какой тебе особый почет, - он защелкал тумблерами, и на всех четырех мониторах под разными ракурсами высветился кабинет Дымшица. Поплыл наезд на одном экране, потом на другом. Запросто считывались записи в настольном календаре. На другом экране из визитного кармана пиджака, висевшего на спинке кресла, выглядывала паркеровская ручка.
- Четыре камеры, Тима, четыре камеры! - Иванин аж хрюкнул от восхищения. У всех по одной, а у тебя целых четыре! А ведь вы с Петровичем вась-вась, чуть ли не друганы!