Они никогда по-настоящему не целовались, и, конечно, ни о какой физической близости речи не шло. Но Келли была абсолютно уверена: если это однажды случится, она не сможет, не захочет прервать эту связь.
«Шевроле» Джона остановился у обочины тротуара. Джон открыл дверцу, и, нырнув в салон, Келли тут же забыла обо всех клятвах, которые давала сама себе.
— Вы великолепно выглядите, — заметил Джон.
— Ваша мама, вероятно, сочтет этот свитер слишком ярким.
Он усмехнулся:
— Моя мама тоже носит красное.
За то время, что она прожила в доме, где никогда не праздновали Рождество, Келли научилась бояться всего яркого. Только в двадцать три года она набралась храбрости и заставила себя купить две юбки и блузку красного цвета. Теперь у нее было несколько ярких красивых платьев, но она все еще стеснялась это носить.
— Не слишком ли много на мне драгоценностей? — спросила она, прикасаясь к золотым колечкам в ушах. — Я не похожа на цыганку?
— Мне очень нравятся цыганки. А еще ваш интеллект, чувство юмора, ваш стойкий характер и выдающиеся моральные качества, не говоря уже о вашей прекрасной фигуре.
Келли рассмеялась, но последний комплимент согрел ее душу, словно неожиданно выглянувшее солнышко в хмурый осенний день.
Родители Джона, Кен и Лори Хопкинс, жили почти в часе езды от Ридинга. После совсем непродолжительной, как показалось Келли, езды по заснеженным просторам перед ними показался белый двухэтажный дом. Джон объяснил, что его родители стали жить здесь постоянно после того, как отец со спокойной душой передал семейный строительный бизнес сыновьям. Оказалось, Джон в детстве проводил на ферме все летние месяцы. Бегал по полям со своими тремя братьями, ловил рыбу в реке, играл в индейцев в соседнем лесочке.
— Как хорошо, что существуют такие уголки, как этот, и что, по крайней мере, некоторые дети могут расти в таких благодатных местах, — заметила Келли.
— Ничего особенного, самое обыкновенное местечко, — пожал плечами Джон.
— Это очень хорошее место, раз вы выросли таким, каким выросли.
Джон с удивлением взглянул на нее:
— И это говорит городская девушка?
— Да, я выросла в городе, но всякий раз, когда благотворительная организация должна была найти для меня очередных приемных родителей, я умоляла отправить меня в семью фермеров.
Благодарный за то, что Келли приоткрыла ему свое прошлое, Джон осторожно продолжил разговор:
— Разве вас так часто переводили с места на место? Вас трудно было держать в ежовых рукавицах?
— Нет. Мне просто не везло. Первые приемные родители умудрились подхватить где-то туберкулез, вторые навсегда уехали из страны. А одна женщина хотела держать только маленьких детей, ей не понравилось, когда я стала интересоваться мальчиками.
Джон про себя послал проклятие ханже, которая отказалась от Келли в переломный момент ее жизни. Но он сдержался, боясь, что это может быть воспринято как жалость.
— Мои родители хотели взять приемную дочь, но агентство решило, что у них уже и так много детей. — Его улыбка была такой теплой, что могла бы растопить снежный сугроб возле машины. — Подумать только, вы могли бы стать моей сестрой!
Эта мысль Келли совсем не понравилась. Она улыбнулась, давая понять, что не сердится за попытку покопаться в ее прошлом.
Они приехали. Келли молча открыла дверцу, дав Джону понять, что с воспоминаниями покончено. Он уже стоял рядом и подал ей руку раньше, чем Келли вышла из машины.
Она почувствовала: Джон понимает, почему столь неохотно было принято его приглашение. Келли не хотелось ставить себя в неловкое положение: мистер и миссис Хопкинс могли понять, как мало она знает о жизни в нормальных семьях. Те семьи, с которыми ей приходилось сталкиваться по работе, были ничуть не похожи на семью Джона.
— Не бойтесь собак, — предупредил он, подводя гостью к парадной двери. — Они страшные только с виду.
Через секунду дверь отворилась, две немецкие овчарки и колли бросились к ним, вернее, к Джону. Он попытался удержаться на ногах, но очень скоро оказался в снегу, а расчувствовавшиеся псины с радостным лаем прыгали вокруг него.