Бывший лётчик бурчал по-стариковски, но в этот раз Кай опасения деда разделял. Он перевёл взгляд под ноги. Утром в новостях показали, как на Золотоворотской на глазах у горожан огромный участок дороги разнесло взрывом бешеной мощи. В коротком ролике даже несколько секунд показывали столб из обломков кирпичной кладки, ржавого покорёженного железа, каменной крошки и грязи, заляпавший балконы и окна аж до шестого этажа. А воронка, которую в гневе рассматривали жители этих шестых этажей, в диаметре была не меньше тридцати метров.
Мэрия оправдывалась, «не взрыв, а прорыв», прорыв старой водопроводной трубы.
Как и мэрию Кая не слишком заботили городские сети, но отчего-то запомнился странноватый назойливый очевидец. Он всё лез и лез в камеру, тесня чиновника с репортёром. Из его выкриков можно было понять, что прежде чем его самого снесло с ног и всё вокруг заволокло рыжей пылью, до того как асфальт начал бугриться и вздуваться огромной подушкой, прямо на месте провала он разглядел нескольких людей, медведя и быка. Когда же гриб из глины, воды и подземных газов осел, и селевый поток затопил всю проезжую часть — никого не стало. Внутри воронки, зиявшей краями рваного асфальта, почему-то никого не обнаружилось.
«Вы меня слушайте, где? ГДЕ?!! Куда делись? Я вии-и-дел! Бесовский сговор! Я знаю! Что вы мне тут это?!!» — истерично вопрошал он.
Чиновник стеклянно смотрел мимо камеры и продолжал скрежетать, мол, граждане, меньше паники, мол плановая опрессовка труб, бывает. Остальное — фантазии.
Слева в ухе прозвучало:
— …и я о том же — стёкла в домах повыносило, дырища — не обойти не объехать. Говорят, оползень до камеры канализационного коллектора, еле остановили. Хорошо хоть стоки не задело, ага. Летело бы гов…
Похоже, к этому моменту мысли деда и Кая, сошлись, описав неправдоподобно сходную кривую.
— Сказали ж, опрессовка… — зевая, бросил Кай.
— Да врут, не привыкать. Вон в зоологическом музее парочку за «этим делом» словили, а на амвоне Лавры, рядом с ликами святых, подрались кришнаиты с православными. На колокольне «нашей Софии» голые блудницы с плакатами груди показывали — вот это новости. Кому нужны сбежавшие быки и медведи?
Кай усмехнулся. Дед, который, по обыкновению, ёрничал с большой творческой отдачей, продолжал:
— И что ты думаешь, — сторожа музейные разрезали болгаркой цепи, закрывающие вход на колокольню, впустили милицию и всех приняли, голых как есть.
Кай фыркнул.
— Сенсация для стариков, вроде тебя. Вот бы попы с болгарками да против блудниц — это был бы сюжетец! А так…
— Да уж… По болгаркам ты у нас мастак… — дед махнул тростью и покачал головой.
Кай покраснел. Хорошо хоть в темноте никто не мог увидеть ни его пунцовых щёк, ни его перебинтованной руки с пятнами крови и зелёнки.
Физический труд, и правда, не самая сильная его сторона. Шлифовка кадрана для солнечных часов по макету Горыныча (шефа клуба «Эрудит») обернулось очередным разочарованием. Старая полусточенная болгарка вывернулась будто живая, и в мгновение весь балкон был залит кровью. На крик подскочил дед и передавил ладонную артерию. К счастью, полотно прошло вскользь, но в итоге правую руку пришлось зашивать в медсанчасти. И всё это как раз перед походом в театр.
— А что говорит Каргер про эти взрывы? — перевёл тему Кай.
— Говорит, мол, подземные речки шалят… а быки и медведи… галлюцинации, короче.
Но Кай уже не слушал. Лёгкий ветер, приносивший аромат запоздалого цветения каштанов, дремотно шелестел листвой. Вдобавок откуда-то из кафе потянуло сдобной выпечкой, и в носу защекотало. Он почувствовал, что ужасно проголодался, и разозлился на деда снова. Тот ведь намеренно не захотел вернуться домой на такси, «пройдёмся, пройдёмся». Пахло очень вкусно. Кай знал, что у Музы Павловны к их возвращению готова тарелка блинов с кленовым сиропом, и сейчас, прихрамывая на своём протезе и кутаясь в длинный шёлковый палантин, она наверняка ждёт их под домом.
Так было всегда в дни их «культурной» программы.
От этих мыслей на душе стало легко. Раздражение улетучилось. У него есть семья. Два… нет, три добрых человека, которые всегда рядом. Есть Рагнар. Есть «наша София». У многих и этого нет.
В ухе по-прежнему монотонно гудело:
— Остолопы, трибога в душу…
Каю вдруг стало совсем весело.
— Дед, нету никаких богов! Будь они, летели бы девицы голые с нашей колокольни «стремительным домкратом».
Он шагал, улыбаясь мигающей в далёком небе звезде и утопив руки в карманы.