Горы впереди и сзади были сплошь покрыты лесом. Мы планировали в узкую $. +(-c, на краю которой стояло ранчо и виднелся окруженный изгородью луг. Я повернул к лугу - единственной во всей долине полоске ровной земли.
Бетт взглянула на меня, выгнув вверх брови в немом вопросе. Она отнюдь не выглядела испуганной. Я кивнул, давая ей понять, что все нормально и что мы приземляемся на лугу. Я вполне готов был позволить ей испугаться, поскольку сам на ее месте едва ли преминул бы это сделать. Ведь для нее это была первая вынужденная посадка. Для меня - шестая. Некоторая часть меня критически наблюдала за ее поведением - как она отнесется к остановке двигателя. Ведь если верить газетам, за этим событием всегда с роковой неотвратимостью следует чудовищная катастрофа и гигантские заголовки на первой полосе.
Там было два поля - одно рядом с другим. Сделав один круг над ними, я выбрал то, которое показалось мне более ровным. Вопросительно подняв брови, Бетт указала в сторону второго поля. Я отрицательно покачал головой. Что бы ни означал твой вопрос, Бетт, мой ответ - нет. Дай я сперва посажу машину, а потом будем разговаривать.
Быстро теряя высоту, биплан скользнул вниз, пересек ограду и тяжело рухнул на землю, один раз подпрыгнул, снова приземлился и, трясясь и громыхая, покатился по изрытому твердому полю. Я очень сильно надеялся на то, что ни в одной из колдобин на пути самолета не отдыхала в блаженной расслабленности корова. Я заметил нескольких на склоне холма, когда заходил на посадку. Прошло еще несколько секунд и коровий вопрос превратился в чисто умозрительную абстракцию, потому что самолет, в последний раз качнувшись, остановился. С невозмутимым спокойствием я ждал вопросов жены, которые должны были возникнуть после ее первой вынужденной посадки. Я пытался предугадать, что она скажет:
- "И это твоя Айова? ", или "Ты не знаешь, где находится ближайшая железнодорожная станция? ", или "Что же теперь делать? "
Подняв на лоб очки, она улыбнулась:
- Ты что, не заметил аэропорт?
- ЧТО!!!
- Аэропорт, милый. Вон то маленькое поле - неужели ты не видел? Там и конус ветровой торчит.
Она спрыгнула на землю:
- Во-о-н там, видишь?
Там действительно возвышалась мачта с конусом. Единственным моим утешением могло служить лишь то, что единственная земляная взлетнопосадочная полоса казалась даже более короткой и неровной, чем поле, где мы находились.
Та часть меня, которая оценивающе присматривалась к моей жене - а в тот миг часть эта была всем мной без остатка - громко расхохоталась. Передо мной стояла совершенно незнакомая мне девушка. Очень молодая и очень красивая - с лицом, сплошь вымазанным маслом, кроме светлого отпечатка летных очков вокруг глаз - она улыбалась мне озорной и немного ехидной улыбкой. Никогда и никем я не был настолько безнадежно, до полной беспомощности очарован, как в тот день - этой невероятной женщиной.
Не было никакой возможности объяснить ей, насколько блестяще она прошла испытание. Экзамен был закончен в тот же миг, а журнал для отметок выброшен прочь.
На секунду земля вздрогнула, когда самолеты наших спутников пронеслись над нами на бреющем полете. Мы помахали им, давая понять, что с нами все в порядке и что биплан цел. Они сбросили записку. В ней говорилось, что если нам нужна помощь, мы должны им просигналить знаками, и тогда они тут же сядут. Я махнул им, чтобы они продолжали свой путь. Мы находились в хорошей форме, а в Фениксе у меня было несколько друзей-авиаторов, которые могли помочь разобраться с двигателем. Монопланы еще раз прошли над нами, покачали крыльями и исчезли за вершинами гор на востоке.
В ту ночь, после того, как двигатель был отремонтирован, состоялось мое знакомство с прекрасной молодой женщиной, летевшей в передней кабине моего самолета. В морозной темноте прозрачной ночи мы расстелили спальные, %h*(, забрались в них - голова к голове, ноги в противоположные стороны - и, вглядываясь в сверкающий вихрь центра галактики, толковали о том, каково оно - быть существами, живущими на краю такого немыслимого скопления солнц.
Биплан вернул меня во времени в его собственный 1929 год. Окружающие холмы стали холмами 1929 года, и солнца в непостижимой бесконечности солнцами 1929 года. Я узнал, что ощущает путешествующий во времени, попадая во времена, когда не был еще рожден и влюбляясь там в стройную темноглазую красавицу в летном шлеме и ветрозащитных очках. И я понял, что обратный путь в мою собственную жизнь закрыт для меня навсегда. Мы спали в ту ночь на самом краю нашей таинственной галактики - прекрасная незнакомка и я.
Уже без монопланов рядом, в одиночестве, наш биплан пророкотал над Аризоной и оказался в небе штата Нью-Мехико. Перелеты были длинными и трудными: четыре часа в кабине, короткая остановка - бутерброд, бак горючего, кварта масла - и снова полет. В измятых ветром записках, которые передавала мне жена, сквозил ум - такой же изысканно-ясный и безупречный, как ее тело.
"Солнце похоже на красный шарик, который выскакивает из-за горизонта, словно мальчишка там отпустил ниточку. "
"Оросительные разбрызгиватели ранним утром похожи на пушистые перышки, которыми равномерно утыкано все поле. "
Десять лет я летал, и десять лет на все это смотрел, но ни разу не видел, пока человек, никогда ранее ничего этого не видевший, не выделил для меня эти картинки рамками записок на клочках бумаги, переданных из передней кабины.
"Неправильной формы ранчо Нью-Мехико постепенно переходят в шахматную доску Канзаса. А верхушка Техаса проскакивает инкогнито где-то в промежутке. Ни тебе фанфар, ни вышки нефтяной - никаких отметок. "
"Кукуруза от горизонта до горизонта. Как миру удается поедать столько кукурузы? Кукурузные хлопья, кукурузный хлеб, кукурузное печенье, воздушная кукуруза, кукурузный пудинг, кукурузное масло, кукурузные чипсы, кукурукурузаза. "
Время от времени - вполне практический вопрос.
"Во всем небе - одно-единственное облако. Почему мы направляемся прямо к нему? " Отвечаю пожатием плеч. Она отворачивается и продолжает наблюдать и размышлять.
"Занятно обгонять поезд, когда одновременно виден и тепловоз, и хвост. "
Посреди прерии возникает большой город и в дрожащем мареве величественно плывет к нам от горизонта.
"Что за город? "
Отчетливо шевеля губами - чтобы она могла прочитать по их движениям выговариваю название.
Она прижимает к моему ветровому стеклу бумажку с написанным на ней "ХОМИНИ? " Я отрицательно качаю головой и проговариваю слово еще раз.
"ХОМЛИКК? "
Я повторяю еще раз - ветер уносит слово прочь.
"ЭМЭНДИ? "
"ОЛМОНДИК? "
"ОЛБЭНИ? "
"ЭЙБЭНИ "
Я продолжал проговаривать слово - все быстрее и быстрее, менее и менее четко.
"ЭЙБИЛИН! "
Я кивнул, и она принялась глядеть вниз на город под крыльями, имея теперь возможность как следует его исследовать.
Три дня биплан летел на восток, удовлетворенный тем, что ему удалось переместить меня в его время и представить этой шустрой юной леди. И ни разу больше двигатель не заглох и не дал сбоя, даже когда на подлете к @йове на него обрушился ледяной ливень.
"Мы что, собираемся сопровождать эту грозу до самой Оуттумвы? "
В ответ я мог только кивнуть и вытереть с очков брызги.
На слете я встретил друзей со всей страны. Жена - тихая и счастливая все время была рядом. Она почти ничего не говорила, но внимательно ко всему прислушивалась, и ясные ее глаза подмечали каждую мелочь. Казалось, ей доставляет радость полуночный ветер, трепещущий в ее волосах.
Через пять дней мы отправились домой. Меня беспокоил скрытый страх ведь мне предстояло вернуться к жене, с которой я больше не был знаком. С насколько большим удовольствием я стал бы скитаться по стране со своей новой женой-возлюбленной!
Первую записку я получил от нее над равнинами Небраски, после того, как мы отлетели от Айовы уже на несколько часов.