Но вот якорь взят на корму, паруса подняты, и корабль тихо тронулся от пристани. Сквозь слезы старики родители Григория Харитон и Феодотия и все оставшиеся духовные чада Григориевы смотрели на увозимое от них сокровище, глядели и плакали до тех пор, пока судно совсем не скрылось из виду. Долго еще сидели и горевали на берегу и наконец разошлись по домам своим...
* * *
Наутро, когда уже совсем начался день, громадная толпа подошла к тюрьме. Посреди нее были и уважаемые граждане города, старейшины. Народ надеялся найти в тюрьме Григория, но она была пуста.
Что можно было после этого ожидать от народа, который при этом обстоятельстве пришел в полное смятение? Поднялся плач, вой, раздались крики ненависти, проклятия, жалобы на неправедный суд... Терпение народное и так долго уже испытывалось, теперь оно подходило к концу. Негодование против клеветников и злостных обвинителей любимого архипастыря искало выхода. И разряжение долго затаиваемого чувства грозило большими несчастиями для его виновников и возбудителей.
Толпа направилась к дому, где остановился экзарх, кажется архиерейскому. Черная грозовая туча, блещущая громами и молниями, остановилась. Вызвали Папина.
— Куда дели нашего отца и доброго пастыря? — раздались голоса.
— Убили его?!
Гул голосов, разгоряченные, гневные лица не предвещали ничего хорошего. Экзарх оробел и сразу смяк.
— Нет, братие, мы ему никакого не причинили вреда. Мы мирно послали его к папе, как он сам просил нас об этом.
Григорий действительно мог требовать над собой законного суда для восстановления своей беспорочности и доброго имени, но теперь в устах экзарха это заявление, а главное, ночная воровская насильственная отправка святого обратилась в любовное некое благодеяние, оказанное ему, и в предупредительное исполнение его личного желания.
Народ почувствовал ложь слов, подделывавшихся под искренность, и решил проверить, в чем именно дело, чрез опрос доверенных людей Григория.
Призвали архидиакона Евпла и прочих диаконов.
— Вы знаете, где снятый епископ наш, вы вчера с ним в темнице были, скажите нам правду, где он сейчас?
Те, не стараясь в присутствии экзарха замалчивать его козней, ответили, что последний действительно ночью отослал его в Рим, к папе.
Дело было ясно: поехал Григорий на суд, да только по злым проискам экзарха и его приспешников, а не по действу святых соборных канонов. Гнев народа разгорелся. Экзарх, видя, что начинается мятеж, испугался насмерть [ 110 ] и бежал из города. Толпа, упустивши из рук одну жертву, бросилась преследовать другие. Схвативши огонь, подожгли дома всезлобных пресвитеров Савина и Крискента. Начали искать их самих, чтобы убить. Те побежали в церковь, толпа за ними. Дело, конечно, кончилось бы самосудом, несмотря на право убежища [ 111 ], если бы не присутствие духа и благочестивая духовная настроенность господина Харитона. Последний, вставши в дверях церковных, начал умолять разгневанный народ, чтобы он не совершал кровопролития из-за его сына.
— Если, — убеждал он, — истинно будет все говоримое ими на вашего епископа, а моего сына, и вы их убьете, то и вы окажетесь повинными суду...
Вдохновенный и настоятельный голос уважаемого старца подействовал на толпу, и все стали расходиться.
V. БЕ3 СУДА И СЛЕДСТВИЯ. Второе горе прошло, вот, идет... третье горе (Откр. 11, 14).
Оставим на время шумный Акрагант и последуем за Григорием, приближающимся к Риму.
Вот и опять знакомые места. Уже замелькали предместья стольного города пап. Путники давно оставили корабль и подходили к папскому дворцу. Корабельщик, первым отправившийся к папе, передал последнему грамоты от экзарха и клеветников. Папа прочел и пришел в страшный гнев и ярость на Григория. И, не допустивши его до личного свидания, не давши ему возможности ни рассказать о своей вине, ни даже отдать простой долг сыновнего почтения и благословиться, повелел заковать его руки и ноги в кандалы и бросить в тюрьму. Также и диакона его, Платоника, в особой камере приказал запереть.
Таким образом, там, где блаженный Григорий надеялся получить защиту и восстановление своей чести, он получил еще большее бесчестие и попал в положение уже безнадежное. Все было кончено. Папа после всего написанного не думал вовсе заниматься его делом. О чем тут можно еще рассуждать? Пишет доверенный наместник тех стран, а его послание подкрепляют подписи тех самых лиц, которые у него не так давно были здесь в качестве лучших людей города и кандидатов на самую епископскую кафедру.
Итак, Григорий попал снова в тюрьму, и попал надолго, без человеческой надежды выбраться из нее...